Лезли эмоции, жалость сильно мешала. Бедная девочка не виновата, что влюбилась в проходимца. Который к тому же убийца-профессионал. Влюбилась на свою голову сколько-то лет тому назад в Ноя, теперь кинулась за ним, очертя голову... 'Кинулась? Каким образом? Как она попала на Землю?' Что-то ещё мешало думать, кроме жалости. Страх? Игрец мельком глянул на Быстрицкого. Так и есть, за столом не один убийца, а два. Профессионал и любитель. Убийца по убеждению. Сам убивать не станет, только что сказал: 'Ребятам её отдать я всегда успею'. Соня ему: 'Ты у меня смотри!'. Переживает. За себя, а не за девчонку. Одни монстры за столом, ни одного нормального... Жалость, страх, отвращение. Игрец искал выход и не находил. Ясно, что Быстрицкий Лауру так просто не выпустит. Очевидно, что придётся вмешаться. Понятно, что защитить Лауру больше некому, потому что кинодскому политерию она безразлична, а Циммерман...

– Что такое?
– спросил Иосиф. На Лауру смотрел, как кролик на удава, но обращение почуял, точно прочёл мысли. На этот раз Игрец не смог увернуться от зрячего щупальца кинодского политерия. Прошлось по душе так, что потемнело в глазах.

Игреца чуть было не вышибло из тела прочь, он цеплялся за ментальный столб, происходящее видел отстранённо. Театр, вот на что это похоже, думал он. Задний двор гостиницы, стол и лавки, на лавках люди. Эдик, рядом с ним Соня. Напротив, через стол - Иосиф и Ной. Между Ноем и Циммерманом, с ногами на лавке - Лаура. Цепляется за Ноя, рукой обвила его плечи. Жертва. А я? Не участник, зритель. На участие нет сил. Влез политерий, чуть не вышиб из тела дух к чёртовой матери. С чего это он? Ёся говорил, если я попрошу, он поможет. Я просил? Игрец вернулся к реплике Циммермана.

Циммерман (Ною): Что такое? (Быстрицкому): Эдик, я не позволю твоим ребятам её тронуть.

'Что такое?' В ментальной плоскости резкий всплеск, вскинулись зрячие щупальца. '...не позволю!..' Тут меня и накрыло. Политерий кинулся на защиту. Почему? Ну-ка, ещё раз, без эмоций.

Циммерман (Ною): Что такое? (Быстрицкому): Эдик, я не позволю твоим ребятам её тронуть.

Соня: Кто здесь говорит за тронуть?

Быстрицкий (смущённо): Никто не говорит за тронуть. Только проколоть шарики. Это не больно: раз и... (мнётся, обращается к Лауре) Лаура, ты...

Лаура: Я вас не знаю.

Быстрицкий: Но я таки знаю вас. Вы же дочка Сабаса? Мы были с ним хорошо знакомы и даже имели кое-какие дела.

Лаура: Папу убили.

Быстрицкий (сильно смущён, трёт лоб): Как же это случилось?

Соня: Эдя, имей совесть, не мучай ребёнка.

Лаура (невидяще смотрит в стол): Что вы понимаете в мучениях? Знаете вы, каково вернуться домой и найти отца расстрелянным в затылок? Его и... всех их. Одри с Леграном в обнимку. Слышишь, Ной? На них сэкономили, хватило одной пули. Ты сбежал оттуда, а я...

Ной: (безжизненным, механическим голосом): Я же просил Ричарда, чтоб не пускал тебя домой. Зачем ты вернулась?

Лаура: А кто такой Ричард, чтобы не пускать меня домой?! Он сказал: Ной остаётся, и я подумала... Ну как я могла тебя одного оставить? А ты сбежал. Меня бросил.

Быстрицкий (Ною): А ты говорил, вертухаи зачищали посёлок с воздуха. Это правда? Как же она... (кивает в сторону Лауры, глотает последнее слово).

Лаура (возмущённо): Правда ли?! Какое слово придумал: 'зачищали'. Как будто пыль тряпкой. А вы знаете, как это - когда зачищают сверху?! Вы, жрущие виноград у тёплого моря! Правда ли... Я дотащила папу только до двери. Хотела похоронить. Тащила и думала, чем буду копать землю. Дура. Придумала бы лучше, как сама буду выкапываться, когда...

Не вышло без эмоций, опять влез политерий. По ослабевшей душе Игреца взрывной волной прошлось тепло, он как бы своими глазами увидел...

Удар, качается люстра, трещина в потолке, валится сверху труха, какие-то клочья. Рядом тело. Синий костюм, сбившийся набок галстук. Вместо лица месиво. Сабас? Ещё удар. Ушам больно. Стекольный хруст, двери нараспашку, как намёк. Прочь! Скорее! А как же... Падает наискось балка. Прочь. Хоронить не надо. Его без меня похоронят под развалинами. Без меня. Вспышка! Вспышка! По ушам, как деревянными молотками с двух сторон: бам! И в грудь мешком с размаху.

Потом было перед глазами небо. Клубы дыма. В дыму, кувыркаясь, медленно летела какая-то бочка. В полной тишине. В оглохшем мире не осталось звуков. Мир сотрясали конвульсии, с неба песок сыпался, как с потолка штукатурка. Подумалось: если не закрою глаза - ослепну. Потом стало темно, тяжко. Ни вздохнуть, ни пошевелиться. Оглохший и ослепший Игрец вцепился в ментальный столб. Потянулся к свету и звукам, как пловец, которого накрыло волной. Перед тем как вынырнуть из забытья, увидел измазанные грязью руки, почуял гарь, ощутил боль. Голова раскалывалась, болели уши. Почему ничего не слышу? Он приложил к ушам ладони, отнял. Звуков нет. Руки в крови.

Это не моя память, понял он. Собрался с силами, втиснулся в мир.

Снова задний двор гостиницы. Стол и лавки, на лавках люди. Растерянный Быстрицкий и рядом возмущённая Соня. Напротив, через стол - сердобольный Иосиф и Ной-истукан. Рядом с одеревеневшим Ноем Лаура - ближе к Ною, чем к Циммерману. Локти на столе, лицо в лодочке из ладоней. Шарики в ушах. Она оглохла, понял Игрец. Её контузило, засыпало землёй. Выжила, выбралась. И наперекор всему кинулась на Землю, следом за Ноем. А его нет. Вместо него истукан, безучастный зритель. Но почему-то вмешался Иосиф. Принудил заступиться кинодского политерия. Почему? Я всё пропустил. О чем они?