волосами с проседью виднелась на гребне высокой спинки. Сразу же у двери стояли три

мягких стула, на них Вениамин Семенович указал Демину и Лиле.

– Добрый день, коллеги. Вениамин Семенович! – голос принадлежал человеку

преклонных лет, усталый и грубый.

– Добрый день, Геннадий Федотович, – ответил за всех Вениамин Семенович.

– Уважаемый профессор, я должен вас поздравить с выходом из комы. Как вы себя

чувствуете сейчас? Мы можем продолжить обговаривать наши с вами проблемы?

Надеюсь, вы еще не забыли, на чем мы остановились в прошлый раз?

108

Демин напряг память, но так и не припомнил хотя бы проблеск предполагаемого

разговора или ситуацию встречи с этим человеком.

– Извините, что-то не припоминаю. Последнее что я помню…

– Геннадий Федотович, у нас изменения, – вмешался Вениамин Семенович.

– И какие же?

– Наш уважаемый профессор дисквалифицировался.

– Профессор Сабуров?

– Да.

– И кто же он теперь?

– Теперь он стекольщик.

– Это правда, уважаемый профессор? Это не шутка? Вы теперь стекольщик?

Лиля с беспокойством посмотрела на Демина.

– Мне кажется, уважаемый Геннадий Федотович, что из всех присутствующих здесь

шутит один Вениамин Семенович. Не так ли, коллега? – обратился он к сидящему у

противоположной стены Вениамину Семеновичу, словно его связывал с ним не один год

работы над проблемой. При этом Демин не преминул слегка саркастически улыбнуться, на

что коллега абсолютно не отреагировал.

– Ну, тогда прекрасно. Сохранившееся у вас чувство юмора чудесным образом

подтверждает, что с вами все в порядке, и мы можем начать наше обсуждение. Кстати,

профессор, вы теперь называетесь Сабуровым. Вам об этом сообщили? Это ваш

псевдоним. И это приказ. Он вам нужен как воздух для конспирации в нашем совместном

деле по договору и вашей безопасности. Надеюсь, вы еще не забыли о нашем договоре,

который подписали в один из дней вашего просветления во время болезни?

– Договор? – переспросил Демин без малейшего оттенка удивления. И посмотрел на

Лилю.

Лиля взволнованно заморгала ресницами.

– Надеюсь, – продолжал Главный, – милая Лиля посвятила вас в подробности

последних событий? Сообщила вам о результатах эксперимента? Мы старались выполнить

все инструкции первого этапа работы, составленного вами плана, пока вы находились по

другую сторону сознания. Что скажет по этому поводу милая Лиля и что скажет

уважаемый профессор?

– Во-первых, Геннадий Федотович, я бы хотел освежить в памяти договор, который

якобы я подписал.

– Ну конечно, конечно. Я вас прекрасно понимаю, профессор Сабуров, что после

болезни, возможно, не все возвратилось к памяти. Что-то еще брезжит в тумане. И

Вениамин Семенович вам его покажет после нашего обсуждения, если свой экземпляр вы

где-то загубили.

– Хорошо. В таком случае, о Лиле. Ей пришлось пережить значительные потрясения в

результате выдуманной вами шоковой терапии отрицательных эмоций. Женщину на

четвертом месяце беременности опасно подвергать столь жестокому испытанию.

– Позвольте, коллега, не вы ли изложили в ваших инструкциях, какие эмоции

необходимо использовать в период созревания плода для формирования желаемого

генетического типа?

– Безусловно, я. Но я никак не предполагал, что ваши помощники так грубо извратят

мои указания. Не буду вдаваться сейчас в детали, но теперь, когда я, наконец, смогу лично

контролировать дальнейшие эксперименты, мы сможем избежать фатальных ошибок, –

при этом Демин кинул взгляд в сторону Вениамина Семеновича. Верный подданный

Главного лишь нервно повел зрачками, что-то выискивая у себя в голове.

– О каких ошибках вы говорите, профессор? – в голосе Главного появилась

раздражительная обеспокоенность.

– Не вам ли, уважаемый Геннадий Федотович, как ученому, должно быть известно, что

неподготовленные и ничем не поддерживаемые отрицательные эмоции во время

109

беременности матери обязательно приведут к тому, что ребенок родится с комплексом