Шрифт:
первым набирал условленную сумму очков, побежденный, к великому
удовольствию зрителей, возил коробок носом по краю стола.
Наташка играла хуже всех, и еще очень давно ей было присвоено имя
этой ни в чем не повинной страны, не блистающей на мировой арене
спортивными достижениями Виктор был то Бразилией, то Англией, то ФРГ
— в зависимости от того, кто выигрывал чемпионат мира по футболу. Юра
— только московским «Динамо».. Света в коробочку не играла.
— Ну и пусть! — сказала Наташка. — А где Вера?
— Носится где-то. У матери спроси.
— Ничего вы, голубчики, не знаете. Слушай, а зачем вам вообще дети?
— Кому — вам?
— Мужикам.
— На собственного мужа погляди. Чего тут непонятного?
— Все. Он мне этим ребеночком все уши прожужжал, а теперь
мучается, что не его.
— Можно я спрошу?
— Нет уж, хватит мне допросов. Почему вы все такие дураки?
— Полегче у тебя вопросов нет сегодня?
— Будем играть в коробочку?
— Будем, А тебе проблемы мироздания решать хочется?
— Где уж мне! Мне бы с Юркой разобраться.
— Чего с ним разбираться? Он что, ворует, фальшивые деньги делает, к
толстой бабе бегает?
— Я боюсь его, когда он с работы приходит. Он смотрит на меня,
словно узнать что-то хочет. Словно я последняя дрянь и он меня сейчас в
этом уличит.'Я же чувствую, как он смотрит на мою шею, руки — нет ли
пятен. В пепельницу заглядывает — нет ли чужого окурка. И я не знаю, как
себя вести. Я веселая — чему радуешься? У меня плохое настроение — о
чем грустишь? Есть продукты в доме — кто принес? Нет еды — чем занята
была? Он из всего сеть плетет, ему все годится, чтобы только поймать меня.
— Врешь ты все, — сказал Виктор, — кажется тебе это.
— Если бы я могла тебе все рассказать. Я думаю иногда, завел бы он
себе и правда толстую бабу — может, успокоился бы.
— Мы будем играть? И что это у вас за страсть ковыряться в себе, в
людях? Кому от этого легче?
— Ладно, — сказала Наташка, — давай играть. Только найди другой
коробок.
— Вы чай будете пить? — спросила Света, открыв дверь из кухни.
— Не мешай, — сказал Виктор, — решающий матч на первенство мира.
— Ты там не очень активничай, — крикнула ей Наташка, — мы еще с
Виктором ничего не решили. Нам пока некогда этим заниматься.
— Я думала, что они уже пьют, —сказала Светка, наливая чайник, — и
телевизор включили. Чем-то его Наташка увлекла.
— Это она может.
— А я, наверное, нет. Мне кажется, что он меня иногда даже не видит
— смотрит и не видит. Я для него, как предмет, картина какая-нибудь,
которая все время висит перед глазами.
—_ Ну, картина ты роскошная. Такую грех не заметить.
— Мерси за комплимент. Что ты хороший муж, я уже говорила. Или ты
хочешь комплимент другого сорта?
— А почему мы торчим на кухне? — спросил Юра.— Может, пойдем в
комнату? И Обратно нужно кормить.
— Подожди, я хочу, чтобы ты все увидел.
— А что я могу увидеть? Это уже интересно.
— Представь, что мы с тобой в засаде («Тверже шаг ребята!» — опять
включилась у него в голове эта пластинка). Ты почему-то его
идеализируешь («По земле красивой мы идем»), да и он тебя стесняется. Это
ему, конечно, мешает («В пехоте служим мы крылатой,— уже гремело у
него в голове, и он плохо слышал, что говорит ему Света. — В пехоте
служим мы крылатой... Рота! В пехоте служим мы крылатой...» — еще
громче, перепонки сейчас лопнут). А если нас не будет, они вдвоем быстро
поладят. Ты чего? Что с тобой?
— Ты говоришь, что у него с Наташкой? — сказал Юра, ему противно
было слышать свой голос, такой он был жалобный.
— Ты с ума сошел. Разве я это говорю!
— А что?
— Конец света! Но можете вы думать о чем-нибудь другом? Интересно,
сколько у вас ощущений — одно, два, три? Что-нибудь другое, кроме
элементарного скотства, вы представить можете — вы, повелители? И