диван. — Где вы их только достаете?

— Может, не будем Обратно купать? — спросил Юра. — Я дома пару

чайников нагрею — и готово.

— А когда мы вернемся? Он уже спать будет.

— Ну, как хочешь, —сказал Юра, ему стало обидно, что Наташка так

невнимательно относится к Обратно, он почувствовал в этом

пренебрежение к себе — мол, наплевать мне на твоего сына. — Ты мать,

тебе виднее.

— Можешь ты меня хоть один вечер так не называть?

—

Кто тут ссорится? — спросила Светка, появляясь с Обратно на

руках, — Посмотрите, какие мы хорошие.

— Как хотите, — сказал Витя, — я бы этого не делал.

— Но ведь можно? — спросила Света. —Наташ, я быстро его искупаю

— ужасно хочется. А Юра мне поможет. Я потом сама за такси сбегаю.

— Купай, — сказала Наташка, —только отстань. Ненормальная ты все-

таки баба.

— Ты у меня спроси, — сказал Витя, —я тебе про нее много

интересного расскажу.

— Вот и посплетничайте, — согласилась Света, — а мы с Юрой делом

займемся.

Купаться Обратно очень любил. Да и обращалась с ним Света так умело

и бережно, что только последний поросенок стал бы визжать. Юра топтался

около ванночки, в которой лежал на Светкиной руке Обратно, и вид

маленького, беспомощного тельца, сознание своего отцовства — все это

волновало и трогало его. И он боялся, что Света отправит его курить,

поставить чайник или еще за какой-нибудь ерундой и он не найдет, что ей

ответить.

— А теперь давай покурим, — сказала Света, она уже отнесла Обратно,

вытерла, одела его, устроила на кровати, снабдила какой-то погремушкой и

позвала Юру на кухню. — Они там хорошо устроились, не скоро о нас

вспомнят.

— Что делают?

— В коробочку играют. Сейчас телевизор включат.

Света села на табуретку у двери и чуть придерживала ее ногой, словно

опасалась, что кто-нибудь войдет.

— Знаешь, — сказала она, пуская дым подальше от двери, чтобы он не

шел в комнату, — а ты хороший муж.

— Шутить изволите.

— Нет, я серьезно. Что, по-твоему, главное в мужчине? — Юра

промолчал, он понял, что сегодня ему предстоит выслушать монолог, Света

не скупилась на них, когда у нее было плохое настроение. — Верность? Это

важно. Образование, честность, материальная обеспеченность? И это важно.

Но все это не главное.

— Ты забыла о сексе.

— Почти забыла. Но об этом потом. А главное всетаки работа,

отношение человека к делу своей жизни*

— Ия, по-твоему, фанатик? — спросил Юра.

«Ну и бред! — подумал он. —Рассказать бы ей, как мне эти спектры

осточертели, как по утрам я за уши тяну себя на работу, какое высокое

удовлетворение получаю! Не стоит, пусть изливается».

— Необязательно. Но если ты честно относишься к делу, которое тебя

кормит, — это и есть главное.

— Ладно, я, значит, хороший. А кто плохой?

— А чего это вы тут делаете? — спросила Наташка, заглянув на кухню.

— Целуетесь, наверное. Ты у меня мужа отбиваешь?

— Он мне давно нравится, — сказала Света, — хочешь, поменяемся?

— Я пойду у Виктора спрошу — вдруг он меня не возьмет.

— Обратно уснул?

— Глядит еще. Его покормить нужно. Вам свет погасить? — Наташка

вернулась в комнату.

— Там такие события назревали, — сказала она Виктору.— Кажется, я

вовремя вошла.

— Ты отыгрываться будешь?

— Только не этим коробком. Заговорил ты его, что ли? Почему у меня

ничего не получается?

— Потому что не умеешь, спешишь. И вообще ты Гваделупа.

В коробочку они играли уже много лет, пристрастившись к этой игре,

кажется, в школе, а потом словно отдавая дань ушедшей юности. Игра

состояла в том, что спичечный коробок щелчком подбрасывался над столом.

Если коробок падал этикеткой кверху — два очка. Если вставал на чиркалку

— десять. Если на попа — двадцать пять. Если сиреневой спинкой — то ни-

чего. Если падал со стола — все сгорело, ваших нет. Побеждал тот, кто