устраивают?

И потом, с другой стороны, для нынешнего технаря все более важной

становится работа с людьми. Потому что людь эта — будь то рабочий, техник или

подчиненный тебе инженер — становится все сложнее. Таков закон эпохи —

личность растим. И эту личность ты за рубль не купишь и криком не двинешь и не

остановишь. Она, заразившись духовной жизнью — самой, может быть, липучей

из всех зараз, хочет видеть и в тебе, в каждом руководителе, личность. И ваши

отношения — самые что ни на есть производственные — личностными, как теперь

говорят, оказываются. Поэтому и ты — инженер человеческих душ, если у тебя

хоть звено, хоть бригада, хоть один подчиненный- имеется.

Вот и приди в свой отдел и шепни на ушко кудрявенькому инженеру Лидочке

Чукаевой, пока Листоедов в коридоре курит, что не прочь обзавестись любовни-

цей— средних лет и не стервой —и готов закрыть глаза на то, что в ответ жена

себе тоже кого-нибудь заведет. Воспитывай юное существо, доверенное тебе по

службе. Чему ты ее еще научить можешь?

Ну, конечно, ты этого не скажешь. И никто такой откровенности от тебя не

требует. Есть мысли дневные и мысли ночные. Есть существо сознательное и

существо биологическое. Есть лицо должностное и лицо, глядящее на тебя

нелепым отражением с тусклого ночного стекла. Но ведь все это — один человек.

Как ему все это примирить, разложить, расставить в себе?

Может быть, это и удается, если человек велик — этакая анфилада залов, как

в Эрмитаже или Версальском дворце (был по туристической путевке). А если все

его нутро — скромная двухкомнатная, ну, предел возможного — его,

евдокимовская трехкомнатная квартира — пятьдесят метров на четверых, все

комнаты отдельные, но ведь комнат-то всего три? Много ли в ней расставишь?

Вывод (опять-таки из студенческого опыта): нет жилья — не женись. Нет

душевной жилплощади — не отягощай свою жизнь дополнительными

съемщиками и загулявшими гостями, не тот возраст уже, чтобы спать вповалку,

утром противно будет.

Значит, этот вариант — с многоугольными конструкциями— не проходит.

Ну, а другой — с разводом? Ведь придется квартиру разменивать — й не только

ту, духовную, но и реальную, кооперативную. И что он получит—однокомнатную

квартиру пополам с Верой Яковлевной, - потому что жене с Яшкой нужно отдать

большую, двухкомнатную, если такой вариант, конечно, найдется. А скорее всего

он получит только комнату в коммунальной квартире (чтобы они получили

двухкомнатную). Вера Яковлевна, наверное, с ним жить не станет, уйдет к внуку

и любимой невестке. И снова — заря человеческого существования со всей ее

материальной и душевной неустроенностью. И свободные поиски путей

дальнейшего развития, которые под старость, вероятно, приведут его к той же,

нынешней ситуации. Так в чем же она тогда — свобода?

16

На улице словно прояснилось, стали виднее и низкое серое небо, и

монотонная белая окрестность с редкими полузасыпанными бараками. У самой

двери ветер не чувствовался, но, как только Евдокимов вышел из-за прикрытия

постройки, он ударил ему в бок, словно кто-то большой и мягкий толкнул.

Метрах в пятидесяти на мачте полосатая колбаса летела, повиливая не-

закрепленным концом. Еще дальше виднелась полоса, по обеим сторонам

которой стояли небольшие самолеты. Между ними моталось несколько фигурок,

смотреть на которые было совершенно немыслимо — как на горящих в аду

грешников.

«Да что же это такое? — подумал Евдокимов.— Даже рыбу оставить негде.

Бросить на землю — собаки подберут. А повесить сверток негде — голо. Хоть

на крышу его забрасывай. Но ведь не закинешь. Хоть бы машина какая была.

Можно было бы в кабину пихнуть. Но все уехали».

Он так и вернулся с этим свертком в аэровокзал, почувствовав, как больно

стекленеют пальцы рук в легкомысленных чешских вязаных перчаточках. И,

стопив под те же тесные своды, бросив к ногам поклажу— сверток и портфель

— и отогревая дыханием зашедшиеся пальцы, вдруг почувствовал, как что-то