Их песни ничем не напоминали священные гимны нанья. В них не было присущей тем божественной гармонии, что возвышает душу, даря умиротворение. И все же песни красноглазых тоже были красивы и задели меня за живое. Ритмичные, веселые, с ясно различимыми рифмами и повторяющимися припевами, они рассеяли облако горя. Нет, оно не исчезло, и печаль моя осталась со мной. Но теперь я хотя бы могла думать. Новые друзья пели в мою честь, а я смотрела на зеленую полосу рассвета и корила себя за гибель Аэля.

Потом мы поехали дальше, к горам, что возникли на западе и медленно приближались, чуть поворачиваясь вправо-влево в ритм движения ящериц. Я пойду с вами, сказала я, только не спрашивайте ни о чем. Что захочешь, отвечали они. Мы отведем тебя в наш дом, пусть он решает, что с тобой делать.

Я смотрела вокруг и ничего не видела. Мир был необычен. Но и я уже не была прежней. В голове, как когда-то давным-давно в Высоком доме, мелькали не имевшие смысла слова из позапрошлой жизни. Они всплывали из глубин памяти на поверхность сознания и расходились кругами, ничего не оставляя за собой. Меланж, апогей, чайковский. Эти слова ничего не значили, у них даже не было образа, я давно забыла их буквы - остались лишь мимолетные тени теней, воспоминания о воспоминаниях... Они никуда не вели и ничего не просили. Я двигалась в темноте и была как угасший под ветром факел, которого от небытия отделяет лишь последняя остывающая струйка дыма.

Единственное, что я спросила до того, как вошла под своды удивительного дома, - почему не наступает рассвет. Он наступит в свое время, ответили красноглазые, до него нам еще не раз нужно поспать. Неважно, что это значит. Любознательность умерла во время одной из выпавших мне смертей. Жизнь перестала меня интересовать. Что может быть в ней, когда Аэля в ней нет? Только о нем могла я думать, о нем и о себе. Будучи на Земле, всеми силами, всей душой желала я выйти из игры, не вмешиваться в судьбы человечества и нанья. Год прожила я в Высоком доме, и никто за его пределами не узнал об этом. Еще почти полгода провела в полном одиночестве, всеми забытая. Готова была уйти в лес на свой страх и риск, лишь бы не лететь на Эркой. Кинулась в туман, чтобы спастись самой и спасти Землю от последствий своего знания. А желание мое обернулось против меня. Это мое стремление не вмешиваться погубило Аэля, надежду лулу, и лишило надежды земных нанья. Эркой отнимет у них дома и Луну, оставит безоружными на планете, атмосфера и пища которой убьют их в считанные тысячелетия. Так должно было быть. Прошлое и будущее изменить нельзя; великий Анту сказал мне об этом в первый же день, но только теперь я поняла, что он имел ввиду. Я стала орудием времени. Оно расправилось с нанья моими руками. Ничтожная букашка, я разрушила будущее великого народа, а коварный имруру даже не позволил мне расплатиться за это жизнью. Он снова получил меня и что-то сделал такое, из-за чего душа моя теперь каждую минуту мечтает о забвении. Что ж, это достойное наказание. Ведь я виновата; я самостоятельно приняла то решение. Может быть, я буду жить вечно и вечно стремиться к смерти... Буду умирать в муках, чтобы потом в еще больших муках ожить и снова помнить изуродованное лицо Аэля, красоту Бероэса, любовь Теривага, нежность Теи - всех тех, кого я погубила. Да, все правильно. Несчастье долгоживущих должно быть оплачено долгими страданиями.

В мрачных мыслях проходили минуты, складывались в часы, сливались в сутки. Наверное, прошла целая неделя, а солнце так и не встало. Вздымались хорошо видимые под звездами отроги гор, мимо проплывали холмы и долины, прорезанные ломаными линиями ручьев. Ни травинки, ни деревца не росло на этих серых камнях, даже у воды не встречалось ничего живого. Спутники мои ни разу не ели - пищу заменяла им горькая вода. И мне ее хватало: все внутренние органы будто заснули и ничем не напоминали о себе, не просили еды.

Настал час, когда под брюхами ящериц возникла утоптанная дорога и повела нас меж холмов, что становились все выше, превращались в горы. Мы шли узкими ущельями в окружении скал, где свет звезд не достигал дороги. В темноте ящерицы громче сопели, их глаза, как и глаза моих спутников, видели и без звездного света. Ущелья выводили нас к озерам, настолько глубоким, что мои собственные глаза, научившиеся смотреть вглубь, не находили дна. Мы шли вдоль впадающих в озера ручьев, поднимались все выше, следуя их прихотливым линиям, чтобы в какой-то момент, который я никак не могла застать, внезапно свернуть в очередной темный тоннель. Раза два или три ящерицы ползли вверх по почти вертикальной стене, прямо навстречу звездам. И вот пришел миг, когда они выползли на плато. Мои спутники молча вскрикнули. Столько радости и облегчения было в их общем вздохе, что я завертела головой, оглядываясь вокруг.

Равнина, о которую туман разбил мое тело, осталась далеко внизу. Мы преодолели ввысь большую часть каменного кряжа. Высотою в тысячи метров, он тянулся с севера на юг насколько хватало глаз. Ящерицы выбрались на уступ шириной метров в сто. Он казался широким лишь в сравнении с нами, а на фоне гор был узкой полочкой, огибавшей небольшую часть выступавшей из кряжа скалы. На ее вершине, на высоте еще добрых ста метров над нами, были постройки из голубого камня. Он мерцал, отражая свет рождающегося напротив солнца, складывался в причудливые строения вроде грибов, что нарастают на деревьях, а над ними возносились многоугольные, закрученные в спираль башни. Это было дико красиво. Я протянула к замку руку, стараясь на расстоянии ощупать его. Нет, это не камень - живое, теплое вещество, пористое и чуть влажное, будто и впрямь гигантский древесный гриб. Его корни уходят глубоко в скалу, а внутри, в просторных пещерах, движутся живые существа.

Красноглазые спешились, сняли с ящериц седла. Едва последний из них опустил кресло на землю, ящерицы развернулись и нырнули обратно вниз по стене. Мы же пересекли плато и оставили седла в вырубленной в скале пещере. Здесь лежали еще кресла и металлические прутья, фляги, плащи, матерчатые пояса... Отдохнув и попив воды, красноглазые пошли вдоль скалы. Я чуть отстала и смотрела вверх, на башни, пока это было возможно. Скоро мы оказались прямо под ними и свернули в арку, ведущую внутрь горы. Красноглазые запалили лампу. Каменная чаша, наполненная каким-то горючим веществом, передавалась из рук в руки все время, пока мы поднимались по бесконечным крутым лестницам и переходам. Здесь было сухо и тепло, и кругом встречались следы разумной деятельности: кирки и ломы, прислоненные к стене носилки, большие фляги из черного металла, осветительные чаши и колодцы бьющих из камня родников...

Шли долго. Коридоры и лестницы широкой спиралью поднимали нас к вершине скалы. После пещерной тьмы выход встретил почти дневным светом. Здесь, на пике горы, было светлей, чем на равнине. Рассветное пятно прибавило к зеленому желтого цвета, и казалось, что край солнца вот-вот явится из-за горизонта. А еще здесь дул ветер. Густой, как желе, воздух ударил мне в лицо, окатил прохладой. Как же я устала! Как мечтаю о мягкой теплой постели!

Удивительный дом оказался прямо перед нами. Словно четыре перевернутых блюда, он растекся по макушке скалы. В одном из куполов появилось отверстие, из которого вышли люди, один в один похожие на моих спутников. До сих пор, хотя уже много времени прошло, я не различала их - все четверо были для меня на одно лицо. А теперь их стало в несколько раз больше, и своих я отличала по плащам - на остальных плащи были черные. В удивлении они окружили нас, не сводя с меня красных, с ромбовидными зрачками глаз. Их лица будто не имели мышц и не двигались, зато какие эмоции кипели внутри! Такой шквал чувств обрушился на меня, что я поморщилась. Что это, спрашивали черные плащи у голубых. Кто это? Он слышит нас? Он умеет петь?