Каждый прожитый день укорачивает мою жизнь, делая старше и сильнее

мою болезнь. Моя болезнь растет вместе со мной, быстрее, чем я...

Я должна принимать таблетки. От них жуткие поносы, пересыхает

кожа, и редеют волосы. Но таблетки необходимы, потому что болезнь растет

во мне. Каждая новая простуда валит меня в постель на неделю, как тяжелая

ангина или грипп.

Я буду принимать таблетки. Буду ходить в госпиталь,

регистрироваться в окошке, сдавать на анализы кровь медсестре, беседовать

с врачом. Получать лекарства в аптеке. И не видеть, не замечать, отторгать

от себя все их холодные, презрительные взгляды – взгляды судей, у которых

для меня есть одно-единственное слово: блядь, больная СПИДом. Я буду

принимать таблетки. Я хочу жить».

Стелла отхлебнула пиво из литровой бутылки. Она сидела на

подстилке, на совершенно пустом пляже, подтянув к себе согнутые в

коленях ноги, прикрытые длинной юбкой, из-под которой выглядывали

босые ступни. Малиновая футболка издали выделялась на фоне бурого

песка.

Весь день с утра моросил дождь, лишь ненадолго переставая. Небо

чуточку прояснялось, сквозь тучи проглядывали узкие косые солнечные

76

лучи. Но вскоре небо снова затягивалось серой паутиной, ветер налетал

сильными порывами, трепал на обрывах кусты. И снова шел дождь.

На пляже в такую погоду, разумеется, делать совершенно нечего.

Единственными живыми существами, кто мог видеть сидящую на песке

девушку, были только чайки. Вжавшись в песок, птицы сидели поодаль,

изредка некоторые из них срывались с мест и летели к воде искать рыбу.

Серая, свинцовая океанская даль сливалась с убийственно унылым

небом. Вдали едва был виден белый катер с заядлыми рыбаками или

пьяными гуляками. «Дин-н... Дин-н...» – доносилось к берегу с океана, где

на волнах в сизом тумане раскачивался ржавый маяк. «Дин-н... Дин-н...»

«Нет, я не хочу слышать этот проклятый звук. Он переворачивает все

мои больные кишки. Он напоминает мне начало оперы, балета, фильма

«Кармен», которую я теперь ненавижу всей душой. Потому что я сама

Кармен... Цыганка! В нашем городке когда-то жили родственники моего

отца, но я их не застала. Они были цыганами. Еще в конце семидесятых они

свалили в Румынию, оставив свой большой дом и все хозяйство. И я тоже,

как они, уехала: сперва в угарную Одессу – учиться, а оттуда в Нью-Йорк,

по рабочей визе. Бросила ненавистный Институт легкой промышленности

(в театральный поступать побоялась), бросила нелюбимого мужа, оставила

ребенка... И сразу пошла работать в стриптиз-клуб на Бродвее. Потому что я

– Кармен, я свободна, как птица. Я свободнее этих чаек. И я должна жить».

Снова заморосил дождь. Ее загорелые руки стали покрываться

мелкими каплями. Она зябко передернула плечами. Сыро, прохладно,

ветрено. «Завтра я проснусь больной, с насморком, температурой. Потом

начнется ломота в суставах...» Она подняла бутылку и сделала несколько

больших глотков.

Поднявшись с подстилки, направилась к смотровой вышке

спасателей. Ловко, в два приема, взобралась по деревянным перекладинкам

77

на небольшую площадку. Стала размахивать руками кому-то там, на корабле

вдали.

– Эй! Эй! Сюда! Я зде-эсь... – шептала, вытирая слезы.

Ей вдруг пришло на ум, что хорошо бы взять напрокат джетски,

напиться вдрабадан и в шторм на полном ходу, с бешеным ревом мотора

врезаться в риф. Чтобы все разлетелось в щепки, в брызги, вдребезги!..

«Да, джетски, спасательный жилет и литр коньяка». Она словно

увидела на экране этот кадр – сцену самоубийства, и испугалась... «Это моя

фантазия или мы действительно снимали с Осипом этот видеоролик?»

Попыталась припомнить и ответить на этот вопрос, показавшийся ей

почему-то очень важным.

– Совсем с ума сошла... – села на мокрую скамеечку спасателей,

уперев локти в колени и подперев руками подбородок.

«Я никого не заразила. Никого. Эта болезнь умрет со мной. Во всяком

случае, после того как я узнала, что больна, я не спала ни с одним