Яновский Борис Георгиевич
Шрифт:
Новый день поселил в ее сердце еще большую тревогу. Казарин так и не появился в классе. Опустевшее рядом за партой место не давало Таньке покоя. Она поглядела на чернильницу и вдруг вспоминала, как Лешка с улыбкой уступал ей всегда очередь обмакивать перо, как теребил нос, думая над задачей…
– Шапилина! – раздалось над ее ухом.
Танька вздрогнула и подняла глаза на учителя.
– Вы сделали то, что я просил? – Аркадий Семенович глядел на нее сверху вниз.
Таня подумала и кивнула.
– Ну и?…
Надо было срочно что-то соврать, но в голову, как назло, ничего не приходило.
– Он к тетке уехал, – неожиданно выпалила Танька.
– В глушь… – схохмил Артем Сергеев.
– В Саратов! – подхватил сидящий рядом Вася Сталин.
Класс заржал. Танька вдруг со всего маху треснула учебником по парте. Мгновенно наступила тишина.
– Вы не волнуйтесь, Аркадий Семенович. Лешка не подведет! Он надежный.
Аркадий Семенович вздохнул и направился к столу:
– Что ж, будем надеяться.
«Надежный» Лешка битый час дежурил у цирка. Он уже начал нервничать, когда его кто-то окликнул:
– Эй, парень!
Лешка обернулся. Перед ним стояла Лиля. Она была одета в легкое летнее платье с открытыми плечами. Несмотря на свой маленький рост, была она очень привлекательна, и Лешка на минутку даже растерялся.
– Ну что, так и будем стоять?
Сегодня Лилька не выглядела испуганной и забитой. Наоборот, она была готова к нападению и любой провокации со стороны незнакомого ей паренька.
– Можно и пройтись.
Сказав это, Казарин широко улыбнулся, и Лилька не смогла выдержать взгляд его больших серых глаз. Она опустила голову и хмыкнула в ответ:
– Ну, пошли, кавалер.
Они пересекли бульвар и медленно побрели в сторону Петровки.
– Ладно, задавай свои вопросы. Но учти – я тебе ничего не говорила и в милицию с тобой не пойду. Годится?
Лешка почесал затылок и нерешительно предложил:
– Годится… Тогда рассказывай с самого начала.
То, что ему рассказала Лиля, Казарин совершенно не ожидал услышать. Главным потрясением для него оказалось то, что Лиля вовсе не была цыганкой. Она родилась в обычной еврейской семье, но отца, активного участника Белого движения, в начале двадцатых расстреляли. Та же участь со дня на день ожидала и ее мать.
В те дни в их городе стоял цирк-шапито. Мать успела за день до ареста подкинуть Лилю цирковым артистам, а сама отравилась. Цирк вскоре покинул город. Отныне Лиля считалась цыганкой и воспитывалась так же, как воспитывались другие босоногие детишки актерского табора. А вскоре ее детство закончилось: Лилю начали готовить к выступлению на арене, и очень быстро она столкнулась с жестоким нравом циркачей. Унижения и избиения за любые промашки сыпались на ее маленькие плечи каждый день. А два года назад старый клоун дядя Коля открыл тайну ее происхождения. С тех пор у нее осталась только одна мечта – сбежать! Сбежать любой ценой. Но куда она могла пойти без денег и документов?
Объяснила Лиля и то, как ей пришлось участвовать в роковом грабеже.
– Чего рассказывать-то? Аким дал мне факел, спички и сказал: «Свистну – поджигай. А когда загорится – тикай».
– А кто такой Аким? Тот, что тебя на арене ударил?
Лилька машинально дотронулась до больного плеча, и глаза ее стали злыми и колючими.
– Ну, говори же, – нетерпеливо подгонял ее Лешка.
– А ты не «нукай», не запряг еще! – крикнула Лилька. – И вообще, чего это я тут с тобой разоткровенничалась?
Лешка остановился.
– Лилька, дорогая! Прости. Если ты не поможешь – погибнет хороший человек.
– А мне-то что с того? – Лилька не сдавалась, но по всему было видно, что слово «дорогая» не прошло мимо ее ушей. – Ладно, черт с тобой! Аким загнал меня поджигать портрет… Только не его мозгов эта афера. Чтоб я провалилась.
– Чья же?
Лилька в ответ только пожала плечиками…
Таня вошла в мастерскую Варфоломеева, где, как обычно, царили сумрак и тишина.
– Здравствуйте, Герман Степанович.
Старик даже не заметил ее. Он озабоченно бродил по комнате из угла в угол, бормоча что-то несвязаное под нос:
– Ой-ей-ей… Вот ведь как… А?
– Герман Степанович, здравствуйте! – повторила свое приветствие Шапилина.
Варфоломеев наконец замер и уставился на нее ничего не видящим взором. Хранитель за эти дни как-то постарел, будто съежился.
– Как ваше здоровье? – спросила Танька, проявляя свою воспитанность и деликатность.
В ответ Герман Степанович вдруг закричал, да так, что на полках зазвенели золотые кубки: