Я не знал, радоваться ли мне такому повороту событий или волосы на себе рвать от огорчения. Побег мой из этих мест становился еще более проблематичным, соображал я, покуда она, улыбаясь во всё лицо, руки для объятия распахнув, неслась, семеня, мне навстречу.

Сия сиятельная особа не представляла себе всей серьезности ситуации, в которой я оказался, и той окончательной безнадежности, в которую она своим несвоевременным появлением меня ввергала. Оказаться единственным рыцарем и защитником этой женщины на замкнутой территории, где только что победила сексуальная революция, а женщин - всего две, да и тем за ночь очень досталось - к такому повороту событий я не был готов. Вся надежда на то, что заказанные в городе девицы прибудут вовремя. То есть, до того, как люди насытятся и начнут теребить свои... г-м... гениталии, а коллективное либидо достигнет критической линии и ринется через край.

Ее незапланированное присутствие затрудняло, а то и вовсе отменяло побег. Надо было, не медля, связаться с Кузьмой, сообщить, что нас теперь двое.

Но эти соображения, лишь на секунду омрачили мой ум, не затмив радости от свидания. Нет, я был искренне рад нашей встрече, несмотря на то, что остро хотелось есть.

Мы обнялись, да так крепко, что наши два сердца едва не слились в одно, да они б и слились, если б не рёбра. Ее, впрочем, стучало чаще, опережая мое. Глаза влажно сияли.

– Ах, маркиз, - сказала она, совершив поцелуй.
– Отныне вся моя жизнь - ваша!

– Я люблю вас, графиня, - поспешно произнес я, опасаясь, что промедли еще секунду, и ее признание вырвется первым.

– Добро пожаловать пожрать и выпить, - сказал галантный и гостеприимный Крылов.

Мы пожаловали. Проходя мимо Никаноровой конуры, я заглянул. Нет, никого в конуре не было.

Она необыкновенно была хороша. Описать ли ее великолепный наряд? Ленты, браслеты, перья? Скорее всего, опишу, но позже. Все присутствующие были настолько ею поглощены, что почти не обратили внимания на то, как караульные внесли - один за другим - дюжину ящиков с пивом. Избирательную урну Марочкин задвинул в угол, ближайший к двери.

– Что вижу я?
– Делегатка!
– Делириум-м-м...
– Деликатес!
– неслись шепоты.

– Даже слюнки текут, - сказал Иванов, глядя на нее с аппетитом.

– А у меня наоборот, сушит во рту.

– Пикантная. Кстати, вы пробовали суши?

– Не пробовал и не буду, - сказал Кашапов. Был он по случаю праздника в новых трусах, снятых с убитого, которые доходили едва ли не до колен, тесно облегая чресла.
– Один мой дедушка, правда, двоюродный, когда брали Японию, кушая суши, сошел с ума.

– А это что там внесли?

– Урну.

– Нет, в ящиках?

– Это пиво, - сказала графиня.
– Утоляет сухость во рту. И вобла сушеная.

– Суши?

– Пикантная. К пиву. Деликатес, - кокетничала графиня.

– Нет, вы не поняли. Когда наши в Японии суши нашли ...

– То сошли с ума. Слышали. Короче, колченогий: те, кто считает себя в здравом уме, пусть не едят суши.

– Вобла нам уже не поможет и не повредит, - сказал Иванов, ногтем сковырнув пробку с бутылки и припадая к ней. Все на минуту притихли, глядя на то, как он впитывал пиво.

Между тем повара и кухонные добровольцы проворно собирали на стол под присмотром обер-коха и Кравчука.

– Что это у вас?
– интересовался комендант.

– Бублики, - отвечал разносчик на заданный строгим тоном вопрос.

– Гм ... Согласно моему врожденному представлению о бубликах, - сказал Кравчук, вглядываясь в предмет, - они круглые.

– А они и есть круглые. Вы ж его, батюшка, бочком держите.

– А это что?
– останавливал Кравчук очередного.

– Б... буженина.

– А хрен к буженине есть?

– М-м... моржовый. М-мороженый.

– Разморозьте, добавьте лимону, подайте на стол.

– Голубчик!
– окликал поваренка интеллигентный Герц.
– Что это у вас за размазня белая? Бланманже?

– Бланманже не положено.

– А ты положи... Голубчик! А будут ли телячьи мозги?

– Мозгов сегодня вообще нет. А еще назовешь голубчиком, а размазню - бланманжой, я тебе это самое бланманже по роже размажу.

За стол - под словом стол я разумею помост - еще не ложились. Но тесно толпились около любители покушать и пошутить. Разглядывали, спрашивали-отвечали, комментировали так и сяк, внюхивались в нюансы.

– Что это у них в вазочке взаперти?

– Хрен-брюле. Чтоб не выдохся. К буженине подано.

– А буженину уже внесли?

– Сама вон бежит.

– Отчего, скажите, голубчик, суп у вас синий?

– Какая супстанция - такой и суп. А еще раз голубчиком - так я тебя в этот суп харей засуну.

– Говорят, наш маркиз написал специальный спектакль к этой трапезе.

– Так это ж, братцы, уха. Вон и морды рыбьи из кастрюли выглядывают.

– Что-то морды у них испуганные.