Он пытался разглядеть тень безумства в сверкающих юношеской яростью глазах. Мадлен сдержанно ожидала ответа, и взор ее был ясен.

– Да, мессир Фигероа – посланник герцогини Немурской, – с опасливостью проговорил Михаль. – И он действительно рассеял все подозрения по поводу судна, должного отправить тебя в Испанию…

– Этот человек не сказал и слова правды! Если бы ты знал истинную его цель… Хочешь знать?

– Магдалена!..

– Королева и герцогиня более чем соперницы, они – главы двух враждующих домов. И дело вовсе не во мне… Мадам Немур в письме дала понять, что королева уступает меня. Настоятельница пришла в крайнее замешательство. Королева совершила оплошность, взяв с собою герцогиню в одно из путешествий по Франции, – та оказалась слишком проницательной, чтобы не заметить существования иного, тайного назначения пансиона. Ни для кого не секрет, что лотарингский дом служит интересам испанского монарха, для которого большой удачей было бы возыметь компромат против французской королевы и, отняв трон у Валуа, передать его Гизам.

Побледнев, Михаль отпрянул от сестры.

– Господь с тобой! О чем ты опять?

– Припомни тот день, Михалек. Мать-настоятельница долго убеждала тебя в счастье, которое выпало мне. Должно быть, ты заметил, в каком волнении пребывала она. Волнение это имело тройное происхождение. С одной стороны, она не могла подвергнуть сомнениям слова герцогини, будь они трижды ложью и страшнейшей ловушкой. С другой – она не ожидала увидеть в твоем лице будущего служителя церкви, которому вопреки церковным законам пришлось чудовищно лгать, вовлекая в заговор столь великого масштаба. С третей стороны Китерия подвергала себя не лучшей участи: даст ли она согласие герцогине, или поступит вопреки ее просьбе. Если до Рима дойдет, какие дела проворачиваются в святом месте, Китерию ожидает более чем смерть, ее ожидает страшная участь. Мне ли тебе рассказывать какая?

Едва ты покинул монастырь, она подозвала меня и, не скрывая ничего, поведала о своих мыслях. «Вероятно, мадам Анна переотправит тебя в Испанию с сопроводителем, который и поведает монарху то, о чем не стоит знать никому, – сказала она. – Но мы отправим гонца к ее величеству и доложим обо всем. Надеюсь, письмо придет раньше, чем ты сядешь на судно. А коли нет, в твоих интересах доказать чистоту твоего нрава и воспитания». На этот раз я сказала все, Михаль, что знала, а имя сопроводителя тебе уже известно – мессир Фигероа.

– Нелепая напраслина! Уважаемая дама, добрая христианка не станет прибегать к таким чудовищным способам, чтобы разоблачить нечестивцев!

– Такая же добрая, как королева. А та ведь племянница папы! Сошлись две горы. Опомнись, Михаль! Это мир полуистины… Я слышала, этот Фигероа обещал награду. Верно, титул графа удерживает тебя? Но в обмен за продажную девку тебя никогда не сделают графом! Зашьют твое тело в мешок и сбросят в реку, тотчас как ты вручишь меня им.

– Как ты можешь говорить, что я способен ставить на весы что-либо против твоей жизни! – вспылил Михаль. – Мне нужно время, чтобы понять все и поверить тебе!

– В таком случае, у тебя его предостаточно, – со слезами отчаяния вскричала Мадлен. – Но ждать я не намерена!

Развернувшись, она сделала движение к двери. Но с неведомой прежде прытью Михаль поймал ее за локоть. Отчаянное негодование окатило послушника, точно кипяток, – он потерял самообладание и с силой сжал руку девушки.

– Куда же ты пойдешь, безумная?

– На пристань, искать подходящее судно. Я не останусь на этой гнилой земле ни дня, ни часа, ни минуты!

– Как, скажи мне, верить тебе?! Ты бредишь наяву, твои уста роняют ложь, твоя голова полна вздора… Ты и меня свела с ума! О, я ведь чувствовал, ты принесешь одни страдания и несчастья! Ты гораздо хуже, чем о тебе идут толки. Ты – ведьма! Ты вместе с душой и разум дьяволу продала!

– Боже!.. Я знала, что когда-нибудь скажешь это…

– Не призывай Господа всуе. Не оскверняй имени его своими устами. Ты только что отрицала его существование! Чудовищное наваждение! Бред! Иллюзия!

– Михалек!..

Молодой человек бросился к кровати и, схватив шелковый кошель сестры, выпотрошил содержимое.

– Ты начиталась бреда этого сумасшедшего, погубившего наш род. По его велению ты вступила в сговор с дьяволом. Ведьма… Сатана!

– Твое мировоззрение – химера. То, что ты всосал с молоком матери, что в тебя вбивали изо дня в день, едва займется рассвет и пока не взойдет луна. Зачем? Чтобы и во сне видеть лживые картины о мнимой праведности и святости. Отец открыл мне истину. А ты – глупец! – с яростным презрением бросила Мадлен. – Он рисковал жизнью, проводив целые месяцы в лепрозориях, дабы отыскать снадобье от проказы. Он задыхался от трупного духа, изучая органы и совершенствуя методы лечения страшных недугов. Что ты дал миру и людям? Ничего! Ты точно пугливый заяц предпочел спрятаться в монастыре, в то время как мы нуждались в защитнике, погибая от страха в собственном доме.

– Замолчи! Замолчи! – Михаль зажмурился, стиснув руками сердце; по лицу покатились слезы. – Неправда! Служение Господу – ремесло не из легких… Но есть ли Господь? Теперь меня терзает лишь этот вопрос… Теперь я не знаю, где тьма, а где свет, что химера и где истина? Ты стерла все границы! За что ты пытаешь мой разум? О Магдалена, ты отравила меня, мой хрупкий крохотный мир – единственное, что я берег, как священный образ, единственное, что держало меня среди живых. Я трясся над ним, стараясь сокрыть от алчущих глаз, сооружал невидимую крепость вокруг, рыл глубокий ров, но одним своим появлением ты разрушила все, оставив меня обнаженным перед Господом… Нет! Перед собственной совестью. Должно быть, именно так себя чувствовали праматерь наша и праотец, вкусивши райский плод. Но, что я говорю? О Господи, теперь и язык мой отказывается служить! Ведь помыслы мои гораздо выше страха перед врагами, а страха перед Господом не затмить зовом отравленного колдуньей сердца… Я – трус!.. Я словно в зеркальном лабиринте, всюду выход, но куда не ступи – холодная плоскость стекла.

Вновь все тона и полутона боли бурным ураганом пронеслись по лицу Михаля, кровь прилила к вискам, словно тысячи ядовитых иголок. Он сжал руками голову и принялся метаться по комнате. Затем бросился на колени и, крестясь, с таким жаром стал читать молитву, что казалось, настал его последний час… Мадлен в ужасе глядела на него; мать часто писала о страхах за больное сердце сына, никогда не скрывала, что давно смирилась с ожиданием дурных новостей из Сецехува. Сейчас Михаль был на гране. Его сердце могло и не выдержать подобного испытания…