В мае 1559 года преобладающее большинство оных в Генеральных Штатах настояло на отказе королю в очередной порции дани, что Нидерланды платили ежегодно. Нидерландцы, на чьих плечах лежало не только ежегодное ассигнование Испанской короне до нескольких миллионов гульденов, но и содержание испанского войска, радостно ликовали, прославляя защитников. Инквизиция отвечала новыми порциями осужденных в ереси. Недовольных, точно множеством подземельных смерчей, затягивало в казематы судов инквизиции, потрошило и сжигало.

Нидерландская знать, увы, предчувствовала – религиозный вопрос – а им лишь умело прикрывались и те, и другие, – мог окончиться весьма плачевно. Инквизиция вела себя привольно, вес штатгальтеров провинций падал с каждым осужденным и каждым казненным. Наместникам провинций пришлось объединиться – так была образована Лига Господ.

Партия Лиги отправляла одну за другой депутации в Мадрид, послы молили короля сократить права трибунала, созвать Генеральные Штаты и разработать новые законы, более щадящие для реформатов. Его Всекатолическое Величество любезно принимал фламандскую знать, давал обещания, уверял, что рассмотрит все вопросы и примет необходимые меры. Но, когда те удалялись, продолжал действовать в прежнем духе, беспощадный инквизиционный механизм, возглавляемый любовником Пармской – кардиналом Гранвеллой, не сбавлял оборотов.

Спустя три года несколько возмущенных дворян во главе с храбрецом Николя де Гамма отправились к наместнице, дабы призвать ее саму к голосу разума и, быть может, заставить действовать вопреки политике венценосного брата, выставить вон опьяненного властью кардинала. Но и этот шаг не принес повстанцам ничего, кроме клички – гёзы. Маргарита, увы, питала особые чувства к министру короля, и, разумеется, отказала послам, грубо отказала. А придворные вице-королевы обозвали депутацию нищими. Гордо вскинув головы, гёзы приняли эту кличку.

Открытое заявление наместницы возымело действие щелчка огнива у бочки с порохом. Гёзы, потеряв последнюю надежду, принялись собирать тайные отряды, готовясь к ожесточенной войне. Стереть с лица земли католическую церковь – стало единственным желанием, гревшим души несчастных. Но Лига, – которая в основном состояла из кавалеров ордена Золотого Руна, а те по уставу обязывались сохранять верность католичеству, – во главе с принцами Оранскими и графом д'Эгмонтом отвернулась от мятежников, сочтя разумным не только перед лицом испанской власти, но и Иисусом, вторично произнести вассальную клятву испанскому королю. В дни восстания фламандские штатгальтеры сами пытались усмирить иконоборцев. Те сжигали и грабили католические храмы, уничтожали тюрьмы, склоняя к своим ногам происпанские власти городов, а на награбленные средства создавали фонды для помощи нищим.

Восстание было столь разрушительным, что напугало и восставших. Еще мгновение, пали бы обе церкви, а на руинах возреело бы пламя свободы. Но в августе 1567 года отчаявшаяся наместница опустила руки, и в пылающие огнем мятежа Нидерланды въехал, посланный Филиппом, его светлость Фернандо Альварес де Толедо, герцог Альба. Лучший полководец всех времен и народов ворвался словно шторм, словно ураган и накрыл двадцатитысячной закаленной в боях армией все нижние земли от французской границы до океана. Не было никому пощады, костры инквизиции воспылали еще ярче, головы с эшафотов сыпались еще чаще. Осуждены были и те, кто не имел причастности к иконоборцам и противостоял им – граф Эгмонт, адмирал Горн, шевалье де Блуа, и еще несколько десятков дворян. Их обезглавили на площади в Брюсселе, а имуществом пополнили испанский эрарий. Генерал называл этих людей «корнем зла», задумав расправу еще в пути. Но немногие знали истинную причину подобного поворота событий. Привыкший к войне, аскетизму, лишениям герцог, как и Филипп, всегда недолюбливал «тщеславных и напыщенных фламандских петухов» слишком явно гордившихся благоволением покойного императора, своими многочисленными заслугами и принадлежностью к ордену Золотого Руна.

Филипп двояко принял весть о смертях поклявшихся ему в верности фламандских принцах. На лице короля едва мелькнуло замешательство и удивление, но помолчав немного, он промолвил со свойственным ему смиренномудрием:

– Герцог чрезмерно жесток, тем не менее, верно, Господь решил, что они того заслуживали.

Фламандцы боготворили своих полководцев, возлагая на них большие надежды и чаяния. А королю, который не желал явить царственный лик народам непокорных провинций, не в выгоду было оставлять в кольце событий опасных любимчиков волнующихся масс.

К счастью, многим, почуявшим неладное, удалось бежать, прежде чем Альба отдал приказ об аресте, в том числе и Вильгельму и Людовику – они удалились в свои владения в Далленбург, где тотчас вместе с двумя другими братьями Генрихом и Иоганном начали приготовления к войне. Мелкими кучками гёзы пряталась в лесах, изредка нападая на испанские отряды, что было ничтожно мало и походило на противостояние комара с медведем.

На том с мятежом было покончено.

Победным маршем Альба прошелся по городам покоренных провинций Испании: Монс, Мехельн, Хертогенбос, Нимверен, Зютфен, Зволле, Кампен, Гарлем, Алкмар, Лейден. Но каждый шаг ему давался все труднее. Провозглашенная алькабала – налог, созданный по образцу испанских податей, – нисколько себя не оправдала. Напротив, ее объявление послужило закрытию последнего, что оставалось деятельного в Нидерландах. Темная лошадка – фламандские негоцианты, которые вопреки всем невзгодам, крупным убыткам и стеснению продолжали держать торговые связи с Англией, Италией и Востоком, и являли собой солидную партию, спонсирующую в меру выгодности обе враждующие стороны, залегли на самое дно. Ожидание приняло окраску бегства. Разом исчезли торговцы, банкиры, закрылись лавки и мастерские, в порты более не заходили чужеземные торговцы. Дошло до того, что сам Альба во всей стране не мог сыскать и пары отрезов полотна на мундиры для войска. Денежные средства иссякали, солдаты, уже достаточно долгое время не получавшие жалования, отказывались воевать, в то время как население завоеванных городов всеми силами сопротивлялось кровавому герцогу, но голодное и изнеможенное склоняло колени.

Часть повстанцев ушла в леса, другая – в море. Альба, занятый войной на суше и расчетом новых налогов, недооценил силы нараставшего в своей мощи партизанского флота, созданного сплетением усилий нидерландских рыбаков, гонимого фламандского дворянства и беглых английских католиков. Флот нашел пристанище под широкой юбкой английской королевы Елизаветы – родоначальницы английского пиратства, поскольку именно она выпустила в море такого небезызвестного морского волка, как капитан Френсис Дрейк.