Флот морских гёзов долго пополнялся английскими волонтерами, французскими гугенотами, немецкими лютеранами и детьми казненных кальвинистов, пока не вырос и, подобно гигантскому осьминогу, не принялся цепкими щупальцами влачить всякое испанское судно на дно, предварительно его выпотрошив.

Герцог, взволнованный опасностью, что неожиданно принялась грозить ему с моря, решил заставить Венценосную Деву путем угроз и под страхом войны изгнать со своих территорий «проклятых пиратов». Выставленные вон из британских портов нидерландские корабли под предводительством адмирала барона де Люме, капитана ван Треслонга и Эвона Ворта не нашли ничего другого, как приступом брать приморские города Нидерландов.

Без особых усилий был взят Бриль, за ним Флиссинген, бесцеремонно обстрелявший корабли, посланные Альбой, и порт Камп-Веере, в который гёзов, вопреки испанской власти, впустило ополчение местных рыбаков. Морские гёзы одержали верх, удачно обосновались на берегах Голландии, Зеландии и Утрехта, и вернули принцу Вильгельму наместничество этих провинций.

Политика кровавого наместника шла к логическому завершению, исчерпав все бесхитростные возможности, и сильно истощила денежные ресурсы. Филиппу пришлось отозвать Альбу в Мадрид, а на его место отправить герцога Луиса де Рекесенса-и-Суиньга – кастильского вельможу, искусного политика и католика с головы до пят, но гораздо более осторожного и не слишком прямодушного, каким был вояка Альба. Рекесенса в Нидерландах встретили две беды: пустая казна и натянутость и неприязнь в отношениях к небольшому количеству нидерландского дворянства, кто еще остался по законам рыцарства, служить государю, которому присягнули.

Обстоятельства, сложившиеся подобным образом к июлю 1574 года, имели отвратительный баланс – в любую секунду могло произойти непоправимое.

И Мадлен, и Гарсиласо в недоумении оглядывались вокруг, им оставалось лишь догадываться, кого следует опасаться, ступая по этим землям. Дорога через Валансьен только подтвердила эти убеждения.

– Поспешим. К заходу солнца мы должны достигнуть стен города, – окликнул цыган задумавшуюся спутницу. Девушка, едва заметно кивнув, пришпорила лошадь и последовала за ним.

К Монсу они подобрались, когда солнце клонилось к верхушкам деревьев. Внезапно послышался глухой конский топот. Шесть всадников вынырнули неизвестно откуда и, перерезав дорогу, пронеслись мимо. Меж лошадьми по земле влачилось привязанное руками к седлам существо в серой холщевой робе, по виду напоминающее узника, едва увидевшего божий свет с тем, чтобы отправиться к месту казни. Существо не отбивалось, не выказывало никаких признаков сопротивления, видно, потеряв последние силы, лишь надрывно мычало.

Исчезнув за деревьями, всадники остановились неподалеку – стоны жертвы все еще ясно продолжали доноситься до ошеломленной Мадлен. Девушка вопросительно поглядела на Гарсиласо, который, как и она, остановил свою взмыленную кобылицу, чтобы не столкнуться с солдатами лоб в лоб. Николетт тоже не осталась равнодушной, от неожиданности звонко заржав.

– Испанские солдаты, – сказал он тихо, ласково потрепав лошадь по холке. – Сколь же их здесь развелось с тех пор… Эй! Куда?

Проигнорировав возмущенное восклицание цыгана, Мадлен хлестнула лошадь. Негодование, так долго закипавшее в сердце, ударило по вискам, и тотчас, как представился случай, вырвалось наружу. И она ринулась восстанавливать справедливость с наивностью и горячностью юного, пылкого сердца.

Солдаты и их жертва не могли уйти далеко. Осторожно пробираясь меж колючих ветвей, Мадлен шла на нечеловеческий стон, то был рев затравленного животного, и сердце стыло в груди. Она едва не вскрикнула, когда ветви раздвинулись. Действие происходило в шагах пятнадцати. Спешившиеся испанские всадники окружили плотным кольцом молодую светловолосую женщину с бледным, почти прозрачным цветом кожи. Тряпки, в кои она была облачена, запрокинули на лицо, двое солдат прижимали руки и голову к земле, а третий придавил несчастную жертву тяжестью тела.

Мадлен застыла в ужасе. Содрогнувшись в едином порыве гнева, она отстранила ветви кустов, но подоспевший Гарсиласо успел схватить девушку за руку прежде, чем та рванулась вперед.

– Не смей, безумная! – зашипел он в самое ухо. – Идем отсюда, пока нас не настигла та же участь, что и эту несчастную.

Колыхание веток и дыхание лошадей в конце концов привлекли внимание испанцев. Один из них оглянулся на кусты, откуда доносился шорох и, заметив белеющие на фоне густых темно-зеленных ветвей лошадиные бока, нервно зашагал к ним.

Цыган, не раздумывая, резко ударил шпорами.

Его уже и след простыл, едва солдат достиг места. Мадлен и оглянуться не успела – когда испанец с любопытством раздвинул ветки, она стояла одна.

– А-а! Insolente el ni~no (Дерзкий мальчишка! (исп.)! – гневно прокричал смуглый черноволосый солдат обезображенный шрамом от ожога в пол-лица. Он тут же схватил девушку за ухо и выволок из кустов.

– Решил подглядеть, да? Гляньте-ка, сержант, кто тут у нас в гостях. А у него добрый конь! – испанец протащил Мадлен несколько шагов и швырнул к ногам другого темноволосого офицера: высокого с лицом Ирода и телосложением великана. Ирод оторвался от распятой жертвы.