Не чувствуя ног и почвы под собой, девушка добралась до повозки. Цыгане же, посетовав немного, успокоились, ибо происходило подобное часто. Негромко ругаясь, они повылезали из укрытий и принялись штопать палатки, чинить поврежденные фургоны, собирать разбросанный скарб.

Наутро следующего дня цыгане свернули лагерь, и длинная вереница повозок медленно поползла к дороге. Но шли они до тошноты медленно. Цыгане не задавались целью поскорее добраться до того места, куда вел их Гарсиласо. Плутали окольными путями, дабы не попасться кому-либо на глаза и через каждую пару лье делали остановку, чтобы мужчины могли продать наворованных овец и лошадей в ближайшей деревушке, затем наворовать их снова, а женщины с детьми – собрать еды и денег.

Мадлен сидела, обняв колени и уткнувшись в них подбородком. После появления солдат она не смела и носа казать из повозки. А во время остановок на ночлег ужинала в совершеннейшем одиночестве, тогда как цыгане вновь принимались шумно петь и играть на бубнах.

– Разве мало того, что ты уже успела натворить? – недовольно бросил Гарсиласо, когда Мадлен наконец не выдержав заточения, изъявила желание выбраться наружу. – Ближе к Мехельну, может статься, я разрешу тебе выходить. Дай моим братьям и сестрам привыкнуть к присутствию в их племени чужака. Кроме того, ты сама виновата, что приходится томиться в четырех стенах фургона. Я не желаю, чтобы кто-нибудь из встретившихся испанских солдат узнал в тебе ту безумную девицу, которая по их предположениям застрелила сержанта. Тогда перевешают всех моих людей и меня заодно тоже. Тебе это ясно?

– По их предположениям? – изумилась Мадлен. – Но ведь это неправда.

– А ты бы что предположила? – осведомился он, усмехнувшись.

– В первую очередь я бы вспомнила сопровождавшего ее цыгана, – огрызнулась девушка и отвернулась.

– Цыгана! – захохотал Гарсиласо. – Какого? Какого из всей этой черной кучи? Мы все для них на одно лицо, а вот белокожую девицу, вроде тебя, легко запомнить.

Наконец, когда Вилворде, Мехельн остались позади, Мадлен вздохнула свободно.

В пути цыганский кортеж растянулся на целое лье, и когда подходило время ночлега, цыгане поневоле вынуждены были делиться на три лагеря. Этот факт если не радовал Мадлен то, по крайней мере, давал временное успокоение, по двум весьма существенным причинам. Первое – шум, который производили ее соплеменники, уменьшился втрое. Вторая причина заключалась в Маргарите: юная цыганка оставалась вместе с Джаелл, в одном из двух других лагерей где-то позади, и Мадлен, чья повозка, неизменно управляемая Гарсиласо, всегда ехала первой, не приходилось испытывать неловкость в ее присутствии.

А жизнь не так плоха, как казалась поначалу. Не было слаще возможности видеть звездное небо над головой, очертания высоких сосен, устрашающих во тьме гигантских распятий ветряных мельниц и треугольных крыш крестьянских ферм, бескрайние луга и аккуратно засаженные клевером поля каждый раз, когда вслед за долгой тряской по разбитым дорогам покидаешь тесное пространство этой своеобразной тюрьмы на колесах… Мадлен с радостью удалялась куда-нибудь вглубь, подальше от лагеря, скидывала с себя одежду и ныряла в прохладные воды здешних речек. А кустарник, росший вдоль плоских, плавно спускавшихся к воде берегов хорошо скрывал юную купальщицу. Каждый раз, возвращаясь к костру после вечерней прогулки, чтобы согреться и поужинать, она, благодарение богу, не встречала разгневанного взгляда вожака. Он, казалось, и думать о ней забыл, едва табор удалился на почтенное расстояние от злополучного Монса. Мадлен успокоилась и сама перестала обращать на него внимание.

Однако длилось это недолго.

Вскоре их путь привел к границе Северного Брабанта и Гельдерна. Они должны были пересечь Горинхем и попасть на долгожданные земли Утрехта. Цыгане сделали остановку недалеко от развалин сгоревшего замка Аммерсоен на берегу реки Домел – небольшого притока Мааса. Где-то позади остался город Хертогенбос, названием обязанный великолепному лесу, распростертому в окрестностях. Более трех с четвертью веков назад это место было облюбовано герцогом Брабантским – Генрихом I. Он использовал лес не только в качестве охотничьих угодий – сюда на долгое время была перенесена резиденция венценосных особ.

Остановку сделали к концу одного из прекрасных солнечных дней, столь редких в этой стране, где даже август изобиловал дождями, градом величиной с пшеничное семя и утренними туманами. Мадлен, едва ступив ногой на землю, затем чтобы после целого дня затворнического пути вдохнуть полной грудью свежего воздуха, пропитанного запахом мокрой травы и грибов, столкнулась с Маргаритой. Цыганка шевелила горящие бревна в костре огромной еловой ветвью, выделяясь ярко-алым пятном средь снующих туда и сюда соплеменников, оживленно готовившихся к предстоящему ужину. Нет ничего удивительного! Вполне вероятно, что Гарсиласо приказал перебраться поближе к собственной персоне, по причине весьма очевидной – Мадлен давно догадалась, что юная цыганка была на особом счету вожака. Не раз они исчезали надолго. Не раз она заставала их жарко целующимися. Да только Гарсиласо был груб с девушкой, не любил ее. Он мог носить маски, но ни одна из них не являлась истинным лицом этого вечного актера.

Солнце закатилось за лес, дразнясь, сонливо показывая последние лучи. Мадлен сочла разумным поскорее удалиться от лагеря и направилась осматривать окрестности. За широким поясом девушки красовался восхитительный двуствольный пистолет с кремниевым замком. Гарсиласо отдал его Мадлен по прибытию из Брюсселя.

Цыганский король таил в себе куда больше странностей, чем представлялось на первый взгляд. И Мадлен ломала голову над содержимым тайников души этого удивительного человека не менее чем он, пытаясь заглянуть, что за тайны хранит ее светловолосая головка. Миновало более четырех месяцев с той секунды, как под окном Нантской гостиницы Мадлен упала в объятия цыгана. Но до сих пор она не могла определить, что движет этим человеком и каким невероятным по мощи силам он подчиняется? Судя по тому, какое богатое воспитание получил цыган, можно предположить, что он происходит из благородной семьи – знает более десяти языков, говорит на прекрасной латыни, остр на язык, виртуозно владеет клинком и изящно держится в седле так, словно зовется, по меньшей мере, монсеньором. Он может быть и безмерно учтивым и безобразно насмешливым одновременно. Одновременно убедителен в костюме скомороха и вельможи. Ловкач. Меняет голоса, фигуру, рост, походку, столь же ловко, как костюмы и имена. Его все и всюду знают: одни бегут, как от огня, от других бежит он. Кто он, этот Гарсиласо? Сам дьявол?

Мадлен терзалась дилеммой меж полным доверием Гарсиласо и желанием продолжить путь самой. Дорога, выбранная цыганами, через Утрехт, ее мало устраивала, но и в одиночку путешествовать она боялась. В любой момент могли повстречаться если не хищники здешних лесов, то, наверняка бродившие по округам испанские солдаты, с «дружелюбностью» коих она уже имела несчастье познакомиться. Они, безусловно, схватят ее как бродяжку, что подтвердит отсутствие необходимых бумаг – пропуск на имя де Мера остался в гостинице у Монса. Затем последует череда пыток, а закончится все костром – что еще можно предложить бедной девушке, вроде нее?