— Я работаю всего один день… Откуда я…

Дикая боль. Крик. Я кричала, затем хрипела. А мизинец словно провернули через мясорубку. Как же больно… больно… Бабушка, забери меня отсюда… Почему мне так больно?.. За что?..

— Где отчёт?

— Я не Марина…

Всё смешалось в одну сплошную стену боли. Я даже не кричала больше — только хрипела. Теряя сознание, приходя в себя, снова погружаясь в темноту, я чувствовала только одно.

Боль.

И казалось, что это никогда не закончится. Но ведь кошмары рано или поздно проходят, бабушка? Они не могут быть вечными, правда?..

Кровь смешивалась со слюной, сломанные пальцы и переломанные рёбра вспарывали нервы раскалёнными ножами.

Это Ад. И меня жарят на огне. Потому что я согрешила.

— Я Инна…

Еле слышные слова, которые я шептала, как только выныривала из темноты. Вопросы, требования, мат и угрозы, которыми меня осыпали в ответ.

Мои грехи так ужасны, что за них надо бросать в костёр? Хорошо. Тогда пусть со мной горят и палачи — на них грехов не меньше. Ненавидеть? Нет. Не буду. Мстить? Тоже нет. Просто когда я отсюда выберусь… А я выберусь. Потому что я хочу жить. И как только я спасусь, мы поменяемся ролями. Потому что они заслужили не меньшего. Большего. Потому что эти твари — тупые уроды, не умеющие слышать. Прочистим им уши. Спицей.

— Инна…

Нож коснулся горла, кто-то что-то говорил, но я уже не слышала. Только знала, что скоро меня сочтут ненужной и попытаются убить. А я хочу жить. Что мне делать? Аномалия не спасёт… жнецы тоже… сама не выберусь…

Сама.

Глупо. Так глупо…

Я перевернулась на живот и поползла. Твари вокруг рассмеялись. Я ползла, еле двигаясь, а меня пинали, но я не чувствовала отдельных ударов. Стена боли была абсолютной. Я обещала, что выживу. И я выживу. Даже если придётся упасть с восьмого этажа. Я выживу. Переломаю всё, что можно, но не сдохну от ударов сволочей, которые не знают, что такое боль.

Потому что они не умирали.

Я буду бороться до конца. А когда меня найдут строители… или бомжи… я попаду в больницу. Я не сдамся. Даже если останусь одна. Даже если так больно. Не важно. Я всегда одна. Все предали. Все. Отец. Мать. Бабушка. Мачеха. Умерли. Брат презирает. Жнецы только исследуют. Демоны предали и посмеялись… Демоны. Клод Фаустус. А Себастьян? То же самое. Одинаковы. Как же больно… Они все меня предали. Нет. Просто с самого начала я была одна. И потому должна выжить. Ради себя.

Я ведь обещала. Кому?..

Темнота… а в ней удушье. Снова. Потому что я хочу выжить, несмотря ни на что. Даже если мне придётся падать с высотки, даже если придётся убивать, даже если придётся звать демонов, которые никогда не были на моей стороне… я не сдамся.

Боль пульсировала, словно рассылая по телу разряды тока. Двести двадцать, и ты труп. А я ещё жива. И не сдохну, слышите?!

Я. Буду. Жить.

— Себастьян!

— О, сменила имечко, стерва?

— Себастьян!

— Давай-давай, ползи! И падай. Ты всё равно нам не нужна, раз…

Я закрыла глаза. Судорожные движения, едва приближавшие меня к пропасти, стали уверенными и ритмичными.

Я. Не. Сдамся.

На сером бетоне оставались красные разводы. На коже — раны. А в душе — только одно чувство.

Я выживу.

Плевать, кто должен сдохнуть, чтобы я жила. Потому что я обещала. Плевать, как он сдохнет. Потому что, не испытав боли, причинять её нельзя. А если причинишь, готовься заплатить. Плевать, как я спасусь. Потому что важно только одно.

Я хочу жить.

«Себастьян Михаэлис».

Никакой паники, никакого страха, никакой агонии. Только уверенность, желание выжить и безразличие. Не важно, что будет с людьми. Потому что я — не они. А каждый волнуется только за себя. Живёт для себя. И я не лучше, но и не хуже. Я просто научилась признавать очевидное.

Чтобы выживать, надо убивать.

Холод и страх тёмной пеленой прокатились по воздуху, и я распахнула глаза. Передо мной стоял демон, и не было в его чертах ничего человеческого. Острые клыки, словно у вампира. Глаза цвета крови, в которых горело чёрное адское пламя. Длинные чёрные волосы, развевавшиеся на ветру, но не похожие ни на что — лишь превращавшиеся в беспроглядную мглу, расползавшуюся по воздуху тёмными щупальцами. Остроносые ботинки на высокой шпильке и одежда, формы у которой не было — фигуру словно окутывал чёрный туман. А губы, обнажая белые острые клыки, плотоядно усмехались.

Хищник вышел на охоту.

За моей спиной послышались крики, и тот бандит, который всё это время стоял в стороне, кинулся на исчадие Ада. Незаметное движение руки, и обмякшее тело отлетело на другой конец этажа.

— Приказывайте, госпожа, — прошелестел вкрадчивый голос — единственное, что было знакомо мне в этой фигуре… кроме ощущения странного безразличия, которое всегда накатывало на меня рядом с Михаэлисом. Нет, не к нему. И не к жизни. К людям. Потому что рядом с ним мне легко было принимать самые сложные решения. Но сейчас они были и не нужны. Это было понятно с самого начала.