Ну и пара слов о Легендарном, раз уж всё-таки выплыла эта гадость в воспоминаниях. Он с Динкой сделал что-то совсем непонятное. Если раньше она, судя по больничным выпискам, вела себя всегда крайне агрессивно, то теперь, по её же собственным словам и моим наблюдениям, ей чаще всего удавалось взять себя в руки. Она за месяц подралась лишь дважды: один раз, когда на неё наркоманы напали, а второй, когда какой-то умник высмеял её украшение — цепочку из бусин, перемежавшихся серебряными черепками. Знакомая вещичка, правда? Ограбила готесса потустороннее существо на его побрякушку, хе-хе. Точнее, он ей свою цепочку почему-то подарил. Как сказала Динка, увидел однажды, как она разглядывала черепки, и спросил: «Нравится?» А получив восхищённо-утвердительный ответ, попросту повесил загробные бусики ей на шею, бросив: «Дарю».

Вдобавок к самоконтролю, Динка обрела пусть и небольшую, но уверенность в себе, и теперь не всегда соглашалась помочь моему братцу — если у неё были дела, она отказывала в помощи, хотя раньше помогала даже в ущерб себе. Вот в этом Гробовщик молодцом оказался — я сколько ни говорила готессе, что себя надо любить и уважать, она не слушала. А тут прогресс был налицо.

Ну и конечно, надо сказать о главном — о том, за что я готова была Легендарного асфальтоукладчиком раскатать. Он постоянно ставил на Динке опыты, вырезая фрагменты её Плёнки и заменяя их на точные копии, но созданные им самим. Что любопытно, готесса ничуть не изменилась из-за этого, и ни память, ни характер, ни образ мысли не пострадали, но почему-то мне казалось, что это её убьёт. И только Динка, слепо верившая Гробовщику, считала, что в этих экспериментах нет ничего опасного. Однажды я спросила её, что, если она станет как те зомби, на что мне ответили: «Я не против вечно подчиняться Гробовщику». И сказано это с такой милой улыбочкой было, что я поняла — это уже не вылечить. Она не просто влюбилась в Гробовщика — она жила для него, и это пугало. Я, конечно, знала, что любовь — зло, но чтобы настолько… Неужели и меня могло ждать что-то подобное? Да нет, бред. Не могло такого быть. Или всё же?.. Ведь, как известно, «влюблённые безумны». Но я не хотела сходить с ума. Я хотела любить, сохраняя здравый смысл. Интересно, а это вообще возможно?

====== 39) Защита ======

«Ab altero expectes, alteri quod feceris».

«Жди от другого того, что сам ты сделал другому».

В конце августа мне наконец сняли гипс, и я смогла вздохнуть свободно. Всё же с «недееспособной» рукой жить — далеко не фунт изюма, а теперь я снова стала полноценным человеком и могла не беспокоиться о том, как вскрыть консервную банку одной рукой. Прогресс! Только рёбра всё ещё болели, но это были мелочи.

Дивным воскресным вечером, в ожидании прихода самой страшной для студентов и школьников даты, мы с Диной гоняли чай у неё на кухне, в компании двух паранормальных существ: Себастьяна и Гробовщика. Лёшка с Греллем слиняли в турпоход по местам боевой славы крестоносцев, а точнее, краснореволюционный жнец уволок моего братца-натурала на прогулку по Иерусалиму, пообещав к вечеру вернуть на Родину, а Нокс убыл в неизвестном направлении, и его явно не стоило ждать до утра. Клод отправился на доклад своему Повелителю, Спирс же вообще одаривал нас своим монументоподобным присутствием крайне редко, и потому мы поминали конец лета в тесной, но отнюдь не дружеской компании. Почему «не дружеской»? Да потому что одна седоволосая мерзость мне всю плешь проела своими допросами! Чтоб ему по ночам икалось…

В общем, я препиралась с Гробовщиком, нехотя отвечая на его расспросы и язвя напропалую, Динка пыталась вытрясти из Михаэлиса рецепт какого-то наисложнейшего торта, демон прислушивался к моей пикировке со жнецом и с таким видом, будто услугу всему миру оказывал, давал советы домовитой готессе, а за окном сияло солнце, обещавшее не по-осеннему ясную погоду на завтра. Собственно, всё было как обычно, и ничто не предвещало беду, но, как говорится, затишье всегда бывает перед бурей. В дверь позвонили.

Дина резко напряглась и подобралась, как пружина, сжатая тисками. На кухне моментально повисла тишина, а я подумала, что это всё мне совсем не нравится. Насколько я знала, в гости к нелюдимой готессе ходили только я и Лёха, с другими соседями она знать не зналась, а друзей, кроме тех странных БДСМ-граждан, у неё не было. Но Тематики к ней в гости никогда не приходили, как говорила сама Дина, а мой братик познавал непознанное в компании гейской паранормальности, и потому заявиться воскресным днём в эту обитель отшельника могли только родители готессы. А это было для неё равносильно Аду, наступившему на Земле.

Я покосилась на Дину, а она сначала побледнела, потом покраснела, потом глубоко вздохнула и покосилась на Гробовщика, явно внимательно на неё смотревшего, ибо даже ухмылки на губах сего живого трупа не наблюдалось, зато наблюдалась общая настороженность. Он едва заметно кивнул, и моя подруга, ещё раз глубоко вздохнув, прошептала:

— Пожалуйста, сделайте вид, что вас нет… И если это родители… Инн, лучше будет, если вы осторожно уйдёте, не разговаривая с ними.

Я кивнула, ибо мне и самой с её предками сталкиваться не хотелось — очень уж они были мерзкие. Нет, я не ханжа и нормально отношусь к любым человеческим заскокам, ибо нет человека без тараканов в голове. Вот только иногда эти тараканы настолько жирные и вонючие, что впору надевать противогаз и ломиться «сквозь тернии к звездам», а точнее, подальше от источника смрада. Потому как мне, например, противно было выслушивать расспросы Дининой матери о том, не замечала ли я у подруги неадекватного поведения, расширенных зрачков и иных признаков наркомании, а также нет ли у неё тут знакомых, которые могли бы на неё дурно повлиять. Нет, теперь-то я понимаю, что у Динки и правда есть странности, но они явно не из той области, на которую намекали её родители, и потому мне не ясно, какого лешего её родители пытались намекнуть мне, что Дина может втянуть нас с Лёхой в дурную компанию. Она ведь хоть и не совсем уравновешена, но абсолютно адекватна, и даже её БДСМ-заскоки на нас с братом никогда не отражались. А потому вывод я сделала единственный и, скорее всего, верный: они просто хотели рассорить дочь с её товарищами. Зачем? Равно как и зачем они постоянно проверяли её счета, документы и банковские выписки, прикрывая это заботой о её благополучии? Ответ я могла дать лишь один. Денежки моей подруги манили её родственничков, у которых дела в бизнесе не клеились (а вот о проблемах в бизнесе Динкин папаша сам ей говорил, так что это не домыслы). Не знаю уж, хотели они дочь в гроб загнать или «всего лишь» в психушку, но я знаю одно.

Одиночество порой убивает сильнее ножа. Ведь оно уничтожает само желание жить.

Так что я знала о том, какая гадость могла наблюдаться на пороге, а также о том, что Дине от общения с ними не отмазаться (пыталась я её уговорить не общаться с родителями, но чувство долга у готессы перекрывало здравый смысл). И потому кивнула, закатила глаза и тяжко вздохнула. Дина выдавила слабое подобие кривой улыбки и отправилась открывать, на кухне же воцарилась гробовая тишина, и только биение моего собственного сердца отражалось от рёбер глухими, гулкими ударами, которые, впрочем, не могли сообщить «гостям», что на кухне есть кто-то живой. И явно лишний.

Отсчитывая секунды ударами сердца, я ждала, когда на пороге раздастся неприятный, резкий женский голос и низкий, чуть хрипловатый, мужской, но… жизнь любит обламывать ожидания смертных.

— Приветствую, Дина, давно не виделись. Поговорить бы.

Глубокий грудной тенор заставил меня удивлённо вскинуть бровь и покоситься на сидевшего с отсутствующим выражением лица демона. Себастьян меня проигнорировал, а из коридора раздался ответ готессы, явно озадаченной, но радостной:

— Конечно, проходите! Что-то случилось?