Она плакала.

— О, Хайнэ, — сказала она, даже не пытаясь вытереть слёзы, текущие по лицу. — Это…

Голос её дрогнул и осёкся.

Хайнэ не мог поверить.

Тогда Марик подошла к нему, взяла его руку и, наклонившись, шепнула:

— Это же его строки, Энсенте Халии? Я узнала его стиль. Никогда бы не подумала, что он может написать такую вещь, и что она мне может понравиться, но… Но, Хайнэ, вы так это прочитали. Я думала, что Энсенте Халия — просто ваш знакомый, но теперь я понимаю, что ошибалась, вы близкие друзья. Вы видите его душу.

— Да, — только и смог ответить Хайнэ. — Мы с ним близки.

Он не знал, как относиться к этим словам Марик, но понимал одно — произошло то, о чём он и мечтать не мог.

Его слова затронули её чувства, вызвали отклик в её душе. Марик сама сказала, что подобные вещи не нравились ей раньше, но, несмотря на это, она плакала…

Это было счастье.

Хайнэ смотрел на неё снизу вверх, тихо улыбаясь, и точно знал, что для неё в этот момент так же, как и для него, не существует ни других гостей, ни Сорэ Саньи.

Наконец, Марик опомнилась, отпустила его руку и скользнула куда-то назад.

Но не успел Хайнэ оправиться от этого потрясения, как его ждало другое.

— Ан кайсе астариан, — произнёс кто-то рядом с ним певучим и мелодичным голосом, похожим на… Хайнэ даже не знал, на что был похож этот голос — он напоминал одновременно и соловьиную трель, и шумное журчание весеннего ручья, и звон колокольчиков на ветру.

Но от этого голоса дрожь бежала по телу.

Не только у него одного — восхищённый вздох прокатился по залу, как будто сотни человек на мгновение стали одним, испытавшим единый порыв благоговения и восторга.

Белая рука легла на плечо Хайнэ, и терпкий запах дерева абагаман заполнил всё вокруг, смешиваясь с уже привычным запахом роз.

Хайнэ растерянно принял из рук Онхонто тёмно-розовую ветвь.

— Ан тай ас, — продолжал взволнованно говорить тот. — Ирес стайсе… Хайнэ… это есть… мне чувствовать слёзы.

Хайнэ был настолько изумлён тем, что Онхонто произнёс его имя, что не смог вымолвить ни слова.

Тот же, взяв его руку, осторожно потянул к себе.

— Ирес стайсе… остайся, оставайся, — перебирал слова он, и голос его, нелепо коверкавший слова чужеземной речи, всё равно казался песней, льющейся откуда-то с небес. — Остайся со мной, всегда.

По залу снова прокатился вздох — на этот раз завистливо-изумлённый, непонимающий.

Но прислужники уже разложили подушки возле возвышения и помогли Хайнэ опуститься на них.

Онхонто сел в своё кресло, всё ещё не выпуская его руки из своей; края его широких рукавов теперь касались лица Хайнэ, и тот ощущал, что ткань, из которой сшит наряд, тяжела и тверда от обильно усыпавших её драгоценных камней, как железо.

— Ан тай… как у вас? Доволен, — всё-таки нашёл нужное слово Онхонто, и в голосе его прозвучала улыбка.

«Это уж, пожалуй, слишком, — подумал Хайнэ испуганно и почувствовал, как взмокла его рука в чужой ладони, узкой и приятно прохладной. — Мне было бы достаточно и того, что мой рассказ понравился Марик…»

Казалось бы, нужно было радоваться такому ошеломительному исходу, но он чувствовал только растерянность и страх.

— Сила божественной крови такова, что даже калеки из семьи Санья могут порой продемонстрировать таланты, — внезапно отчётливо услышал он голос Сорэ Саньи.

Хайнэ вспыхнул.

«Завидуй, павлин, — яростно подумал он. — Ты, наверное, привык всюду встречать успех, но сегодня не тебя выбрали из всех, не для тебя Онхонто произнёс свои первые слова за весь вечер!»

Тут он позабыл о Сорэ Санье и снова подумал о человеке, в чьей ладони покоились его маленькие, уродливые, влажные от волнения пальцы.

Хайнэ попытался скосить на него взгляд и внезапно замер, испытывая непонятную растерянность; он не смог этого сделать. Его охватило странное чувство, что он столкнулся с чем-то непостижимым, чем-то большим, чем он сам.

А представление, тем временем, продолжалось.

Онхонто больше не выглядел неподвижной статуей: он то и дело говорил что-то своим чарующим, певучим голосом, который звучал куда мелодичнее, чем самые совершенные музыкальные инструменты в руках у лучших музыкантов. Он хвалил гостей, и хотя смысл его слов можно было разобрать лишь с большим трудом, гости отходили от него обласканные, счастливые.

Однако он больше никого не отличил, не подозвал к себе.

«Неужели только меня? Как такое возможно?» — думал Хайнэ потрясённо и почти не хотел, чтобы это было так.