Существо было одновременно нелепым, жутким и странно притягательным — Хайнэ никак не мог отвести взгляд от этого дикого, кричащего сочетания цветов, от белоснежных волос, которые приводили на ум сравнение, скорее, с паклей, нежели с шёлком, от нарисованного на лице лица.

А незнакомец, тем временем, склонился над его плечом и посмотрел на черновики, разбросанные по столу.

Хайнэ успел сообразить, что к чему, слишком поздно — когда он опомнился, листы его незаконченной повести уже были у незнакомца в руке. Он попытался выхватить их, однако пальцы поймали только тончайшую, едва ощутимую ткань длинного рукава, выскользнувшую из них так легко, как будто это был туман.

Мужчина проворно отскочил в сторону.

Хайнэ рванулся было за ним, но тут же понял, что это бесполезно. Понять, стар незнакомец или молод, было совершенно невозможно, однако окажись он даже столетним стариком, движения его были ловки и легки, и калеке нечего было и думать пытаться его одолеть.

— Отдайте! — воскликнул Хайнэ с бессильным возмущением. — Это моё!

— Нет, это написано на моей бумаге, поэтому оно принадлежит мне. — Незнакомец покачал головой, а потом вдруг снова разразился своим наигранным, тоненьким смехом: — Аххахаха, ведь ты же знал, что брать чужое нехорошо!

— Это просто бумага, — попытался спорить Хайнэ. — Я принесу вам её, сколько захотите.

— Нет, мне не нужна простая бумага, глупый, мне нужна именно эта. А ты испортил её, плохой, гадкий, отвратительный мальчишка! — Голос у мужчины изменился и на мгновение до жути напомнил Хайнэ наставницу, которая порола и бесконечно ругала их с Иннин в детстве. Вдоволь насладившись смятением на его лице, незнакомец продолжил другим тоном, на этот раз вполне серьёзным: — Впрочем, я не сержусь. Ты принёс мне именно то, что я искал. Мне нужна твоя повесть, я не верну её тебе, даже не проси.

— Зачем? — спросил Хайнэ растерянно. — Ведь вы же сказали, что она пуста, бездарна и никчёмна, что в ней нет ничего, кроме пошлых сцен, в которых я изливаю своё бессилие.

— Я сказал? — переспросил незнакомец. — Нет, я такого не говорил, ах-ха-ха-ха-ха, ха-ха! Я не произносил таких слов!

Хайнэ приложил руку ко лбу; голова у него шла кругом.

Как это не произносил? Разве не произносил? Но он же точно слышал эти слова!

— Повесть не закончена, — пробормотал он, окончательно запутавшись. — Я ещё не дописал её.

— Тем лучше, — ничуть не смутился незнакомец. — Лишь то, что не закончено, обретает вечную жизнь.

Звучало это красиво, однако Хайнэ подумал о том, что писал эту повесть для Марик, что вложил в неё все свои чувства, и вряд ли у него получится сделать это во второй раз, восстанавливая текст по памяти.

— Если вам нужна эта повесть, то я с удовольствием подарю её вам, но позвольте мне сначала сделать с неё копию. Если хотите, я перепишу её прямо сейчас, при вас, только схожу сначала за бумагой, — осторожно предложил он.

Но незнакомец оборвал его.

— Нет, нет, нет, нет! — взмахнул руками он. И тут же добавил проникновенным тоном: — Оставь её мне, ты сам потом поблагодаришь меня за это.

На это Хайнэ не знал, что ответить.

В нём ещё жива была детская безоговорочная вера в пророчества, предсказания и чудеса, и на мгновение он подумал было: это не человек сейчас стоит перед ним, а призрак, дух, которому открыты тайны будущего и с которым, конечно, не стоит спорить.

— Но Манью, в отличие от тебя, не крадёт чужое, — внезапно добавил незнакомец, и глаза его, узкие глаза-щёлочки на нарисованном красками лице, хитро сверкнули. — Манью признаёт, что не имеет права отобрать у тебя эту повесть. Бумага, на которой она написана, принадлежит мне, текст — тебе. Моя бумага важнее твоего текста, поэтому я забрал её, но я не могу разделить её с текстом, чтобы вернуть его тебе, бумага и текст отныне едины. Я не отберу, но куплю его у тебя. Я тебе заплачу.

Хайнэ не смог сдержать кривой усмешки.

Деньги? Что значат для него деньги?

Его мать — наследница побочной ветви одной из богатейшей семей в стране, он никогда не знал нужды, он с детства был окружён роскошью, но разве помогли деньги чем-то, когда болезнь пробралась ему под кожу и изуродовала тело?

Так Хайнэ и сказал:

— Мне не нужны деньги.

— Манью никогда не платит деньгами, — возразил незнакомец. — Манью заплатит тебе тем, что гораздо ценнее. О-о-о, сколь многие приходили ко мне за этим! Одним я отказывал, другим — нет, и никто не мог понять, по какому принципу я удовлетворяю или не удовлетворяю их просьбы. Сначала они пытались меня запугивать, потом поняли, что это бесполезно, и стали молить. На меня сыпалось золото, сыпались угрозы, лилось восхищение, лилась хула! Но Манью было всё равно. Я устраивал представление за плату, но ты первый, для кого я устрою представление в качестве платы! Ах-ха-ха, теперь ты видишь, ты особенный, ха-ха, ха-ха!

Хайнэ никак не мог понять, насмехается незнакомец над ним или нет, но от его визгливого смеха уже звенело в ушах.

Манью… Значит, вот как его зовут.

Если он собрался устраивать для него представление, то, значит, он был актёром? Что ж, это бы всё объяснило — и нелепый наряд, и белые волосы, и непонятные слова. Актёры — странные люди.

Хайнэ невольно ощутил неприятное чувство — уж слишком сильным было всеобщее пренебрежение к актёрам.

Теперь понятно, откуда все эти громкие красивые фразы…