В конце концов, Онхонто не выдержал.

— Вы так плохо читать сейчас, — честно сказал он, решив не прибегать к помощи переводчицы. — Вечером было сильно… немного… намного? лучше. Что случиться? Хотите спать?

Он на посмотрел, и тот выронил свою рукопись, вдруг осознав, что придётся в первый раз отвечать ему — напрямую, глядя в глаза.

А потом вдруг неожиданно для себя признался:

— Вы так удивительно красивы, — пробормотал он, краснея и стараясь не отводить взгляд. — Я так восхищён вашей красотой, что не могу не…

Он осёкся, заметив, что по лицу Онхонто пробежала какая-то тень.

— Ан тай ассе, — сказал он, и в голосе его прозвучала странная печаль. — Ирес астай ансантин ассе… най… грустно.

У Хайнэ в груди всё перевернулось.

Он чем-то обидел его?! Но чем?

— Господин говорит, что слишком часто слышал эти слова и устал от них, — с невыносимым равнодушием, как заводная, перевела жрица.

Хайнэ побагровел.

Конечно, он мог бы и догадаться: вся страна называет принца Прекрасным, и это даже не видя его лица. Поклонение приелось ему, как Марик — любовные развлечения, оба жаждут чего-то иного.

Но тут Онхонто добавил что-то, и голос его вновь прозвучал весело.

— Господин предлагает вам лучше рассказать о красивой девушке, которую вы любите, если таковая имеется.

Хайнэ смутился ещё больше.

Девушка, которую он любит? Онхонто что, всерьёз считает, что у подобного калеки может быть возлюбленная?

Но это, судя по всему, и впрямь было так — предположить, что он насмехается, было немыслимо.

И Хайнэ вдруг начал рассказывать о Марик.

Есть одна красивая, прекрасная девушка, и он любит её, но не знает, ответит ли она на его чувства. Но он очень, очень хотел бы…

Он говорил нарочито сбивчиво, торопливо, невнятно, склонившись над Онхонто, чтобы переводчица не могла разобрать его слов — нужно ли было переводить их? Онхонто держал его за руку, с улыбкой смотрел ему в глаза, и, не понимая его, всё же явно сопереживал его чувствам, и во взгляде его была ласковая поддержка.

 «А ещё когда-то давно, в двенадцать лет, я любил вашу будущую жену, — вдруг подумал Хайнэ. — Она была первой женщиной, пробудившей мои чувства».

Он осёкся, смущённый этим воспоминанием.

Онхонто, судя по всему, воспринял паузу неправильно и, поднявшись с кровати, вдруг потянул Хайнэ за руку.

— Мы пойти на балкон, хорошо? — спросил он и, повернувшись к переводчице, мягко улыбнулся ей. — Без вас.

Девушка восприняла эти слова с холодной покорностью.

Онхонто распахнул двери на балкон, и ночная осенняя прохлада коснулась лица Хайнэ; ветер, наполненный запахом прелых листьев, растрепал волосы. Где-то над облаками плыла луна, светлая, мерцающая, посеребрившая прекрасное лицо Онхонто.

— Вы бояться, стесняться присутствие девушка? — спросил тот, притворив двери и наклонившись к Хайнэ. — Я правильно понимать?

Он был высоким, примерно такого же роста, как Хатори. Лёгкая ткань ночного халата облепила его тело при новом порыве ветра, и Хайнэ мог видеть, как он сложен: Онхонто был изящным, однако отнюдь не тощим и даже производил впечатление физически сильного человека. Во всей его фигуре не было ни одного намёка на неприятную взгляду угловатость, и в сравнении с ней собственная болезненная худоба казалась Хайнэ ещё более уродливой.

— Я есть сын рыбака, — внезапно сказал Онхонто и улыбнулся. — Поэтому выглядеть… как это говорят? Не изнеженный, не нежный. Я выполнять много работы: в море, в саду, а также помогать храм. Храм быть высокий, часто я поднимать вещи на высоту, руки стать сильными…

Он начал жестикулировать, как бы показывая, как взбирался на стену по лестнице, а потом вдруг осёкся и задумчиво поглядел куда-то в сторону.

Хайнэ смотрел на него, не в силах поверить в услышанное.

Сын рыбака?!

Нет, не может такого быть!

Онхонто, очевидно, бросилось в глаза его изумление.

— Да-да, Хайнэ. Я есть… как? незнатный, — сказал он и чуть развёл руками. — Меня взять только за красоту…

Он улыбнулся слегка растерянной, однако весёлой улыбкой человека, который извиняется перед собеседником за то, что ему самому представляется не столь предосудительным — скорее, забавным и непонятным.

— Я не хотеть покидать храм, — немного грустно добавил он. — Но родителям заплатить много денег, они теперь жить хорошо. Я очень рад.