Вновь устремилось к Вам…

«Он всё ещё страдает из-за Марик? — подумала Иннин. — Или успел влюбиться в другую?»

Она взяла новый листок.

Шёпот листвы и запах роз

Разбудили меня.

Я проснулся, и сердце ещё

Помнило Ваш наряд

В золотом облачении солнца,

Но глаза уже видели иное:

Занесённый снегом унылый сад.

Мне казалось, что, протянув руку,

Я откину туманную занавесь грёз

И дотронусь до Вашей руки.

Но то был лишь шёлковый

Полог над кроватью,

И, отодвинув его,

Я встретил пустоту.

…Каким же было это утро для Вас?

Видели ли Вы во сне того,

Кто столь тщетно пытается

Разбить преграду?

Пусть это займёт у меня всю жизнь,

Но однажды стена рухнет.

И сквозь водопад осколков

Я брошусь к Вам.

И будет уже неважно,

Обратятся ли в крылья

Израненные в кровь руки.

Ведь вы коснётесь их

С любовью и лаской, и боль

Перестанет существовать.

Стихотворения, эти и другие, были довольно неумелыми — постоянные огрехи в ритме и в длине слогов, нарушения образного строя — но всё же что-то в груди у Иннин дрогнуло.

«Нет, он определённо пишет не про Марик, — решила она. — Тогда про кого? Снова несчастная любовь? Судя по стихам, да. Да и может ли она быть для Хайнэ счастливой? Богиня несправедлива не в том, что покарала его болезнью, а в том, что дала ему желания, которые никогда не могут быть исполнены…»

Иннин положила листы обратно на столик и поднялась на ноги.

«Но я смогла это сделать, — думала она. — Я смогла отказаться от своей детской мечты, когда поняла, что она недостижима. В этом и есть мудрость — находить счастье в том, что даёт тебе судьба, и не искать большего. Так и есть».

Дверь тихо скрипнула и, обернувшись, Иннин встретилась взглядом с Хатори.

— Я оставил Хайнэ в купальне, — сказал тот. — Он любит подолгу сидеть в воде. А я, честно говоря, боялся, что ты не дождёшься меня и уйдёшь, поэтому поднялся. Почему ты так странно на меня смотришь? — добавил он после непродолжительного молчания. — Я тебя напугал?

— Я, — пробормотала Иннин и отвела взгляд. — Знаешь, я только что поняла, какой глупой была. Ты — это лучшее, что могло со мной случиться.

Хатори усмехнулся, но показался всё же чуть смущённым этими словами, и это вызывало у Иннин ещё больший прилив теплоты к нему.

Она подошла ближе и дотронулась до его руки, чувствуя себя неловкой и неуклюжей, совершенно не умеющей проявлять нежность.

— Есть здесь свободная комната? — спросила она, пытаясь прикрыть смешком свои чувства.

— Да, — кивнул Хатори. — Моя, та, которая напротив. Я ведь всегда сплю здесь.

— Тогда я побуду там. Приходи, когда принесёшь Хайнэ из купальни.

— Приду, но не сразу. Мне ещё нужно будет переодеть его и причесать.

— А слуги на что? — улыбнулась Иннин. — Ты слишком много делаешь для Хайнэ.

— Но мне нравится это делать, — возразил Хатори. — Да и он никого, кроме меня, к себе не подпускает.

Иннин снова улыбнулась.

— Что?

— Да так, ничего.

— Нет уж, говори теперь, — настаивал Хатори, взяв её за плечи.