Старки удалился и передал сообщение остальной команде. Пока Крюк ждал, его вены гудели от внушающего страх ожидания. Он пристально вглядывался в деревья, гадая, чем же Пэн сейчас занимается. Он либо напал на индейцев, либо играет с русалками или спит в своем укрытии под землей. Что бы это ни было, Крюк был уверен, он не будет этим заниматься, когда наступит ночь.

Старки вернулся и торжественно и расчетливо смотрел с ним на остров. Он всегда что-то вычислял, и Крюк видел это в его глазах.

– В этот раз вы, правда, хотите его убить, да, Капитан?

– Да.

Прищурившись, Старки уставился на Крюка.

– Вы серьезно сможете сделать это сегодня ночью? В конце концов, он лишь мальчишка.

Старки не бросал ему вызов, он это чувствовал. Тон голоса его помощника говорил лишь о том, что отчасти ему было любопытно, а отчасти пытался подготовить его к предстоящей задаче. К той, которую он еще не сумел выполнить. Вот почему Крюк понимал, что нет надобности бросаться на мужчину. Какое-то время он молчал, обдумывая свой ответ. Старки не давил на него.

– Нутром чую, - сказал он, обвивая пальцами рукоять шпаги.
– Сегодня та самая ночь, когда я сражу его. И не почувствую ни капли сожаления. Он, может быть, и мальчик, но самый жуткий из всех живущих.

Старки не кивнул и не произнес и слова. Он просто стоял рядом с капитаном, глядя на бушующий океан, позволяя ему закончить монолог.

– Он все отобрал у меня, Старки. Мою семью, мой дом, мое детство, даже единственную женщину, которую я любил. Он забрал все это, и не чувствует и капли вины. Ребенок, бессердечный ребенок, - Крюк тяжело вздохнул и оперся на край лодки.
– Нет. Сегодня я сделаю, что необходимо. И не буду чувствовать себя виноватым за это, - а потом еще более мрачный голос произнес.
– Низший круг Ада подготовлен для Брута, Иуды и Питера Пэна.

* * *

Никто за всю история острова не пытался взаправду убить Пэна, по крайней мере, не с тем неподдельным чувством, которое испытывал капитан. У любого, кто когда-либо сражался с ним (включая самого Крюка в прошлом) всегда была хоть частичка в сердце, желающая победы мальчику. Но не у Крюка, не сегодня.

Настолько растеряна была Нетландия в этом неожиданном и невозможном повороте событий, что даже погода оказалась парадоксом. Звезды смешались и остановились, морские нимфы не могли решить сверкать им или же оставаться незримыми. Как только опустилась ночь, Крюк и его команда освободили лодку с невероятной скоростью. Когда они пробирались сквозь деревья, Крюк обнаружил, что ему одновременно тепло, но и до костей холодно. Он чувствовал себя мокрым и обожжённым, слепым в темноте и видящим ясно, следуя за чем-то вроде света, который никто не видел. Конечно, это было странное сочетание чувств. Но чувством, настигшим его и разрушающим всю неразбериху, которую наводила Нетландия, была ненависть. Глубокая, черная, терзающая, умерщвляющая ненависть.

Существовало несколько видов ненависти, которые он узнал за последние несколько дней. В первом человек изводил сам себя, при этом был прикован к постели и не способен что-либо делать, только спать и лежать. Второй вид ненависти овладевал человеком и приводил его к сумасшествию. Третий вид заставлял его искать выход в вине и женщинах и глупых приключениях.

Все эти разновидности ненависти были определенно ужасны и оказывали сильное влияние на человека. Но третий был самым смертоносным. Третий вид ненависти заражал человека, множился и бежал по его венам вместо крови. Он вынуждал делать ужасные, мерзкие, жестокие вещи. Именно эта ненависть управляла Крюком и заставляла идти меж деревьев той ночью.

Его команда следовала за ним, озлобленная и счастливая совершить набег. Но все они были вынуждены делать это из-за преданности, а некоторые из-за доли страха. Крюком же управляла темная и крайняя необходимость. Он проигрывал образ Пэна в своей голове, как тот извивается, умирает и истекает под ним кровью. Чем больше он об этом думал, тем меньше чувство вины и отвращение кололо его сердце до тех пор, пока не перестал вообще что-либо чувствовать. Ничего, кроме зловещего удовлетворения и колкого оцепенения.

Он был настолько устремлен к своей цели, так сосредоточен, так кровожаден, что не сразу понял, что наскочил на чье-то тело. Но когда оно заговорила, он вырвался из своих кошмарных размышлений.

– Джеймс Крюк, - сказало тело.

Когда Крюк пригляделся, чтобы понять, кто это, то отпрянул.

– Вождь, - голос Крюка был неуверенным и волнующимся в присутствии Вождя. Крюк всегда был высоким, но Вождь был чуть выше и в два раза шире. Он выглядел серьезным, очень большим и бесконечно мудрым, будто его глаза держали все потаенные знания этого мира. От этого Крюк чувствовал себя ничтожным, словно мальчишка.

– Что заставило тебя выйти в лес так поздно, Крюк?

Его немного беспокоило, что другой человек отказывался называть его звание, но он не мог на это ответить. Крюк постучал пальцами по своей ноге.

– Ничего важного, сэр.

– Не ври мне, - предупредил Вождь, и Крюк вздрогнул, отступая перед лицом Вождя и его словами. Джеймсу вспомнился разговор, проходивший не так давно между ним и дочерью Вождя. Это доставило ему ужасную боль, и на мгновение его колени подогнулись. Но он быстро пришел в себя, не желая выглядеть слабым перед человеком напротив.