— Ах, все в порядке. Забеспокоилась о вас...

— О, простите!.. Мои терзания недостойны ваших тревог.

Меланья странно взглянула на него; Васель не успел более ничего сказать, так как вернулся Ворох с женой и старшим поколением. Осоня громко пригласила всех к столу, водрузив на столешницу бутыль с медовухой.

— Думается мне, сегодня пан Васель уже не откажется со мною выпить? За удачу сотрудничества, а? Грех не выпить! — и Ворох весело подмигнул.

— Благо, сегодня я никуда не спешу, — ответствовал Васель, отодвигая для Меланьи стул. Сам он вынужден был занять место напротив, ибо рядом с девушкой могли сидеть либо родственники, включая крестных, которые, можно сказать, тоже принадлежали к родству, пусть и не кровному, либо жених. Васель же не имел права, а он-то как раз многое бы отдал, дабы сесть возле паненки и якобы случайно касаться своим плечом ее плеча...

— Что ж за дело такое? — полюбопытствовала девушка.

— Васель придумал подсобить мне в продаже меда, и я не стал отклонять любезное предложение, хоть на спрос и так грех жаловаться.

Услышав сие, Меланья обрадовалась: "Выходит, сможет чаще приезжать якобы по делу к отцу... Хорошо, ей-богу, хорошо!"

— И в чем заключается замысел пана?..

Васель пояснил:

— Я возьму ваш мед на продажу в лавку за весьма небольшую часть прибыли.

— Не весь, конечно, — добавил Ворох. — Половина останется, буду как раньше торговать.

— Правильно, что согласился, сынок, — одобрил дед. — В свое время я искал пути для большей прибыли, а тебе она прямо в руки плывет.

Бабка красноречиво взглянула на мужа, как бы говоря помалкивать; она б рада была, если б он вовсе рта не открывал. Казалось Шоршине, что старик постоянно выдает какие-то глупости, отчего было ей стыдно.

Ворох поднял кубок:

— Выпьем за то, чтоб и в дальнейшем мне Бог помогал, а пана Васеля наущал!

Меланья посмотрела сперва на отца, раздумывая, имели ли последние слова двойственный смысл — чтоб скорее купец надумал свататься, а после — на Васеля, встретившись с ним взглядом. И чудное дело! Впервые засмотрелась в его темные очи, уже не пугаясь того взора, выдававшего натуру вспыльчивую, как трут. Далее она -порозовевшая и очаровательна, как никогда, — сидела будто одурманенная; слова проскальзывали мимо ушей, очи не видели ничего; знай, только поднимала время от времени взор на Васеля. Разговор за столом не складывался — купец отвечал на вопросы все более и более лаконично, невпопад, затем и вовсе замолчал, замкнулся в себе, захваченный мыслями и печалями, отчего приобрел угрюмый донельзя вид, не догадываясь о том.

— Пожалуй, мне уже и пора, — неожиданно огорошил Васель, вернув паненку с небес.

— Отчего так скоро? — хлопая ресницами, как только что разбуженный человек, спросила Меланья. Она не заметила, что служанка давно принесла свет и зажгла поленья в камине. От огня сделалось даже, пожалуй, жарко, померк за окном свет, так что, казалось, уже и сутенеет. Для Меланьи печинка пролетела незаметно.

— Оставайся у нас, пан, подночуешь да и поедешь с утра, чего против ночи-то... — подхватила Осоня.

Васель с просительной гримасой развел руками. С радостью остался бы он, жуть как подмывало согласиться, но также не хотелось злоупотреблять добротой, да и мать дома поджидала...

Впрочем, Гелина была последней, о ком он думал в данный момент.

— На дворе довольно светло, а мне не шибко далеко... Не вижу повода вас утруждать. Как говорят старые люди, "ежель есть возможность, то краше не испытывать гостеприимство, ибо терпение хозяев может исчерпаться".

— Ото верно, — пробурчала Шоршина, вслед за дедом плетясь к кухне.

Осоня не без дочернего участия попыталась переубедить купца; Ворох только усмехнулся:

— Как пан желает. Пойду меду наготовлю.

— Я помогу. — Жена тоже встала и вышла с ним.

В передней повисло тягостное молчание, Меланья подошла к окну и вздохнула.

— Ваши, пан, приезды... — тихо начала она. — Никогда я не думала, что визиты кого бы то ни было, окромя крестного, могут приносить такую радость. Вот, знаете ли, мало что изменилось — и деревня живет так же, и улица по вечерам собирается, и с отцом когда-никогда я в город выберусь... А ничто так не радует, хоть убей.

Васель молча глядел ей в спину и боролся с желанием снова прижать девушку к сердцу, ощущая себя псом, которому цепь не дает подобраться к брошенной слишком далеко, но оттого не менее заманчивой кости.

Меланья помолчала, смутилась и, закрывши глаза рукой, попыталась сгладить излишне откровенную фразу смешком, после чего покачала головой и пробормотала:

— И что я только говорю, Боже милосердный!

— Паненка, — простонал Васель, — ежели по правде, то вы мне душу рвете своими словами.

— Вот как, — не оборачиваясь, холодно обронила девушка и сложила руки на груди. Васель удивился быстрой перемене в ее голосе — с тихого и нежного, принадлежавшего будто не девушке, а горлице, он обратился в сталь, стал жестким и твердым.

— А вы... вы... вы! — у нее не хватило слов, и последнее "вы" получилось явным оскорблением. — Ни стыда, ни совести у вас нет! Рану в сердце сделали, а лечить - и не думаете, похоже!

К Васелю невесть с чего нежданно вернулся норов, и купец обманчиво ласково вопросил: