Бабка пристально вгляделась в лицо смущенной Меланьи, поправила выцветший платочек.

— Брошу-ка я кости, они расскажут. — Незнамо откуда в сложенных ладонях тихонько застучали иссохшие птичьи косточки. Вещунья, сказавши "стучит", бросила их на столешницу. Несколько мгновений всматривалась в совершенно ничего не говорящий Меланье холмик, на глазах рассыпавшийся на отдельные косточки. — Узел развяжется. Сие скоро будет...

"Еще поди пойми, что значит сей узел. Может, загадка с поведением Васеля разрешится сама собою?" — мелькнула мысль. Бабка тем временем во второй раз перемешала косточки и разжала ладони со словом "гремит".

— Гремит... Гремит тебе, панночка, подковушка... Сопутствие Вилясового расположения, хорошее что-то... да, определенно хорошее... Подождала бы с пару дней — всё, кажись, разрешилось бы само собою.

— Кто ж знал!

— Эт верно. Знать мы только можем, старухи-вещуньи, — бабка тоненько захихикала, задрожав всем телом. — Однако, раз приехала, смотрим дальше... Откроется... сердце кто-то тебе поручит, приязнь чья-то всплывет, сильная...

Меланья закусила губу, сдерживая бродившую в уголках рта улыбку.

— А душенька успокоится тем, чего хочешь, — кости в звезду сложились...

Тут прямо на бабку порхнула неведомо откуда черная птица. Вещунья отшатнулась, лицо исказила настороженность. Птаха немного покружила по комнате и зависла над головой девушки.

У Меланьи, когда бабка следила глазами за чем-то невидимым, мороз продрал по коже от необъяснимого ужаса.

— Только вот...

— Что? — сглотнув, выдавила девушка.

— Будь осторожной, — медленно и раздельно вымолвила бабка. — Птица черная над тобою завила, плохой это знак, как пить дать плохой — на крылах ее завсегда печаль и горе... Нечто может омрачить радость от данного богом... Тьфу, сгинь, пакость! — Хвеська три раза перекрестила Меланью, птица исчезла.

— Ты не пугайся излишне, но и забывать — не забывай, остерегайся беды.

— Постараюсь, — закивала Меланья.

Она уже хотела было благодарить и отправляться восвояси, но прежде бабка еще раз бросила кости и сказала, убирая их в маленький кожаный мешочек:

— Ежель замуж позовет... Не иди сразу, девонька, обожди с годок. Так опасность — а она с замужеством связана — минует.

— Учту, пани вещунья... за предсказание возьмите вот, хлебушек свеженький, — говоря сие, девушка вытянула из-за ворота шубы круглую ароматную буханку, еще хранящую теплый дух печи. Хлеб считался одним из лучших даров для вещуний, ибо Виляс научил людей сеять, а Рысковец, назло брату, шепнул им про большую, нежели искренняя благодарность, плату за труд; исходя из последнего, ворожеям воспрещалось принимать денежные приношения.

— Вот спасибо, с вами и делать ничего не надо, всего навезете, — простодушно обрадовалась Хвеська. — Я жевать не прожую, а в молочке размочу...

На обратной дороге Меланья сияла, как первая звезда на вечернем небе. Нагаданное не могло не радовать, несмотря на зловещую черную птицу; кроме того, странный интерес жег душу — сбудется или нет?.. Быть может, дома она застанет Васеля со сватом?..

Та мысль будто дорогу сокращала.

"О птахе не буду никому говорить, — решила Меланья, — чего тревожить их понапрасну? Главное, что я знаю и буду наготове. А замуж год не выходить... всего лишь совет, не запрет".

— А что?! Как?! — таковыми были первые слова Вороха, вместе с женой и бабкой ожидавшего дочь.

— Неужто по мне не видать! — воскликнула радостно Меланья, и не расстроившаяся особо оттого, что Васеля нет. — Хорошо! Ей-ей, хорошо! Удача, развязавшийся узел, звезда... Ей-Богу, славное предсказание!

Рассказывая, Меланья подпрыгивала и кружилась в танце, подобрав юбку.

Тогда как хорошее предсказание все сильнее запоминалось, черная птица, увиденная Хвеськой, будто отходила в тень и забывалась...

*Мера времени, равная растопке печи. Примерно сорок минут.

**Второй зимний месяц (лядагск.)

***Строка древней лядагской песенки, ставшая поговоркой.

****Расстояние, которое две лошади в упряжке преодолевают галопом, прежде чем им потребуется отдых. Приблизительно 13-15 км.

III

Следующим днем Ворох спозаранку махнул из дому, ничего никому не сказав и лишь отмахнувшись от жениного вопроса "куда это ты собрался?". Чутье подсказало Осоне, что муж умчался не иначе как к Стольнику. И оно ее не подвело: не терпелось пасечнику известить кума о предсказании, вдобавок хотелось посоветоваться о побывках Васеля да попытаться по возможности узнать, почему купец тянет со сватовством.

Горград, если судить по названию, должен был стоять на горе. Но на самом деле путника ждало небольшое несоответствие — холм, на котором возводился княжий град, никак нельзя было назвать горой, даже при наличии величайшего воображения.

С южной стороны, откуда ехал Ворох, к стенам примыкал крупный сад, сейчас печальный и безжизненный. Оттуда прекрасно просматривалась округа: заснеженные поля и длинная лента камышей с пушистыми гребнями, за которой угадывалась река; край за ней называли в народе Заречьем.