— Я тебе такое сказал? — не меньше удивился Стольник. — Это когда?

— Когда мы ночевали в Яструмах. Я вас даже переспрашивал!

— Хоть убей — не помню! Как я мог такое сказать тебе?!

— Вспоминайте! Ночью, я разбудил вас...

— Ах, ночью! Боже, парень, что ж сонный человек не скажет тебе, еще выпивши перед тем! То-то я думаю: ну не мог сказать такого и точка! Я ж наоборот твой сводник, с Меланьиным отцом сговорился!

— И я... столько времени... — Васель как слепец отыскал стул и сел, ноги его не держали. — Господи!!! Я столь увлечен был сожалением, что и не мелькнуло в моей голове мысли о неправдивости ваших тогдашних слов!

— Что любовь с людьми делает, — уже вслух подумал Стольник, улыбаясь. — Разум напрочь тебе отшибло, словно от удара кувалдой... Погоди-ка... мать разве тебе не сказала? Я говорил ей.

— Нет, не сказала... По-видимому... Нет, не пойму!.. Э-э, ладно, с этим позже разберусь, я и так много времени потерял! Будете моим сватом, дядя?

— Не в силах отказать!

Тогда Васель подался к матери и с ходу выпалил:

— Матерь! Буду жениться!

— На ком, сыночек? — с тихой безнадежностью спросила Гелина, смекнувши уж, что раскрылось сыново заблуждение.

— На той панночке, Меланье. Она Яструмового пасечника дочь.

— Что сталось с женихом ее? Ты говорил, она, дескать, сосватана.

Опершись плечом о косяк, Стольник созерцал разворачивающуюся перед ним картину и не верил. Выходит, Гелина и вправду знала, что Меланья не сосватана, но, видя как мучается сын, не сказала ему. И, будто того мало, теперь так достоверно удивлялась!..

Стольник подумал, что, вероятно, он совсем не знает сестру. Будто прочитав мысли, Гелина кинула на него холодный взгляд — точно нож метнула.

— Представляешь, матушка, ничего подобного! Дядя со сна сказал мне, а я, дурень... — и Васель, не договоривши, рассмеялся безумным, счастливым смехом. Мать в ошеломлении глядела на него. "Пускай жениться. Раз не удалось отвадить его, будем подстраивать под себя невестку, а что делать..." — решила она.

Смех Васеля резко оборвался.

— Ты не будешь против, надеюсь? Мнение твое, матушка, важно для меня, я не хочу распри, но, против ты или нет, я все равно женюсь на ней.

— Конечно, я не буду перечить! Разве есть прок становиться на пути к твоему счастью, сыночек?

Она улыбалась искренне и добро, так что сын не мог не поверить. Он поклонился и, сказавши, что не может боле терять время, выбежал в сени. Стольник задержался в дверях.

— Скажи, почему?..

Гелина отвернулась.

— Я хотела достойную невестку, а не какую-то там селючку.

— Не важнее ли, что он любит ее, что потерял сон и покой?.. Сестра-сестра...

Он вышел и не слышал, как она пробормотала: "Своих детей нет — и лезет. Чего, спрашивается? Разве просил кто?"

Спустя пять колодежек два всадника помчались в зимнюю ночь.

Ворота яструмчане закрыли, Стольнику пришлось долго и упорно стучать и звать сторожевого.

— Кого тама Рысковец принес? — нелюбезно осведомился пропитый голос.

— Я кум пасечника, отвори!

— Ишь ты, тоже мне — важный человек, — хамовато откликнулись из-за ворот, не спеша впускать гостей.

— И княжий писарь! — добавил с ухмылкой Стольник. Васель гарцевал перед ним, поворачивая лошадь то в одну, то в другую сторону, и едва мог усидеть в седле от нетерпения.

Послышались ругательства, створка ворот распахнулась вовнутрь. Держащий ее селянин замер в земном поклоне.

— Расположения Виляса панам! — пристыжено бормотал он. — Расположения Виляса! Добро пожаловать! Не серчайте уж!.. Расположения...

Будь на месте писаря Ворох, он бы не упустил возможности пригрозить сторожу заплечных дел мастером, но Стольник только развеселился.

— Разогни спину, добрый человек, я зла не держу, — бросил он на ходу и тихо заметил, к племяннику обращаясь: — Видишь, должность открывает любые ворота!

Васелю было не до того.

— Скорее! — поторопил он да подогнал лошадь. — Ничего, что я вот так, не спросивши за сватов?..

— Думаю, ничего. Вряд ли тебе откажут.

Васель только вздохнул. Лихорадить от волнения после дядиных слов не перестало, хоть в оных и сквозила непоколебимая уверенность.

***

Был последний перед Мировещением вечер, считавшийся из-за преддверия праздника также святым. Сегодня девушкам уже разрешалось баловаться несерьезными гаданиями, и к Меланье забегала подруга, чтобы поворожить по обыкновению. Но уходила Хорыся она расстроенной — у Вороховой дочки не было желания поддерживать обычай, она узнала все интересующее от вещуньи.