"А я и не замечал, что, прости Господи, материно лицо так опостылело", — мрачно думал Васель, слушая мягкие упреки по поводу долгого отсутствия. Стало его раздражать ласковое, даже в попреканиях, выражение материного лица. Васель знал вид ее во время разговора с прислугой, но никогда не уделял ему особого внимания, а теперь вдруг ясно понял: родительница в разговоре с ним всегда надевала одну и ту же маску, несмотря на чувства, которые испытывала. Словом, мать постоянно лицемерила.

— Я бы померла, а ты не соизволил бы вернуться! — в неизменно ласковом тоне закончила Гелина.

— Не говори чепухи! — рявкнул Васель, сдвинув брови, между коими обозначилась глубокая складка.

— Дождалась!.. Ну, спасибо! — бросила мать, не меняя тона, и с гордо поднятой головой вышла на подворье.

— Как испортила Васеля дрянная девка, в кого превратила! Всего два дня, два дня без малого с ней провел!.. — тихо сетовала Гелина. — Ранее и слова против не скажет, а теперь что! — выгонит?.. Такова тебе, матушка, плата за бессонные ночи!.. Ничего, приведи только ее в господу, дорогой сыночек, — и посмотрим...

V

В дальнейшие дни обе семьи захватили приготовления. Васель сам созывал гостей, с большей радостью потому, что это служило поводом сбежать с немилого хутора. Купец помирился с матерью, однако сие не уменьшило натянутости отношений между ними.

Далеко живущим друзьям Васель выслал приглашения сразу после смотрин, дабы они имели возможность добраться. Близко живущих посещал, как уже говорилось, самолично, чем отвлекал себя от тоски. Невесту в последние предсвадебные дни видеть воспрещалось, он мог только слать ей дорогие, ранее немыслимые для Меланьи подарки, как то: соболиную шубу, сафьяновые сапожки и блещущие каменьями украшения.

Гелина вынуждена была руководить кухонными работами, следить за готовкой. И на хуторе, и в Яструмах готовить начали за два дня, ибо народу обещало сойтись душ по меньшей мере восемьдесят, а гуляния проходили сперва у невесты, потом у жениха, отчего обе стороны долженствовали выставить угощение. Ворох чесал затылок в озадаченности, раздумывая, каким бы образом разместить гостей не то что в доме — во дворе хотя бы. Меланья и Осоня несколько раз ездили в город к швецу, который сшил платье по меркам. Ткань была наготовлена давно, невеста, как и каждая девица, заранее вышивала ее, к замужеству готовясь. Родители вместе с Васелем не скупились ни на что, включая услуги швеца, поэтому свадьба обещалась необычайно как для селянской дочки пышная.

***

В праздничный день к Меланье едва ли не со всего села сбежались девушки, по обычаю помогавшие невесте наряжаться и певшие грустных песен. Управились на удивление быстро, до появления первого гостя. Им, к слову, оказался едва отпросившийся Стольник. Он вообще-то долженствовал прибыть с поездом жениха, ибо являлся дружком с его стороны. Одначе так хотелось поскорей увидеть крестницу, что писарь решил немного отойти от правил, — в отличие от жениха, ему это позволялось. Молодым Стольник приготовил целые сани всяческого добра — от дорогих мехов до сребной посуды; кстати сказать, красивые добротные сани и лошади также входили в подарок.

— Где моя дорогая крестница, пусть покажется! — позвал писарь еще с улицы и в спешке взбежал на крыльцо.

Стольник даже не узнал Меланью, столь хороша была, а узнал — оторопел, не в силах глаз оторвать. Кидая на него взгляды из-под опущенных ресниц, девушка довольно улыбалась. Она знала, что выглядит великолепно, и ошеломление крестного стало лучшим тому доказательством.

Темно-алое бархатное платье, по последней городской моде сшитое, украшено было дивною цветочною вышивкой и чудно шло невесте. Рукава из светлой тафты расширялись и, оставляя руки до локтей на виду, ниспадали мало не до пола. На голове девушки лежал венок из веточек калины с яркими гроздями, в него вплели несколько платянок* и сребянок** , а также маленькие крестики и перышки. На лбу под венком поблескивала серебряным шитьем полоса алого аксамита. Открытую шею девушки в несколько рядов обвивало подаренное Васелем монисто, на пальцах поблескивали перстеньки.

— Лепота, — восхищенно выдохнул крестный.

— Понравлюсь ли жениху, не передумает? — поинтересовалась девушка, приближаясь бесшумно, будто дивное видение, дух неземной.

— С руками оторвет такой товар! — воскликнул, пришедши в себя, Стольник и, сжав крестницу в объятьях, приподнял да закружил ее. — Когда ты стала такой взрослой? Давно ли я крестил тебя, а тут уж на свадьбе гулять надо! Боже-Боже, как время летит!

— Вот и я о том же: когда она вырасти успела? — горько вопросил с порога Ворох, закурив трубку да опершись спиной о косяк.

Гости со стороны невесты потихоньку собирались, гудели во дворе, что пчелы в улье. Шаркала метлой невестина дружка, символически убирая преграды с пути молодых.

Наконец, мальчишки, бегавшие то и дело поглядеть, не едет ли жених, доложили о веренице саней, всадником возглавляемой.

Скоро поезд въехал в Яструмы. Васель рысил на саврасом коне, лучшем из своей конюшни. На ремнях весело фыркающего жеребца позванивали многочисленные цепочки и бляшки, пламенели пушистые длинные кисти; в пару-тройку прядок длинной гривы вплели цветные ленты; взгляд привлекала бархатистая попона под седлом, расшитая серебром. Сам Васель облачился в нарядную, на меху, алого цвета епанчу, накинутую поверх теплого кафтана и застегнутую у горла на перламутровую пуговицу.