Анна под липой тихо сказала Марье:

– Мужа надо позвать, он вызволит дочек. Только бы хозяева не обиделись, что мы ушли. И я не знаю, как доберусь домой?

– Василь, вези Анну!
– так же тихо приказала Марья.
– Вернёшься, скажешь, что отвёз всех: и мать, и дочек. Ты здоров?
– положила она руку на лоб сыну.

И Василь, не решаясь сплёвывать кровь, которой наполнялся его разбитый рот, отвозя Анну, удивился: бортник уже скакал на взмыленном коне из города им навстречу.

Когда Василь ещё лежал, постанывая, под липой, Илья и Яков выбрались из вороха листьев. Глаза, волосы, одежда - всё засыпано, запорошено.

Отошли за клети, подальше от людских глаз. Долго отряхивали друг друга, расправляли-разглаживали рубахи с выдранными у ворота красными завязками. Зажимали пальцами расквашенные носы. Послали какого-то парнишку посмотреть: нет ли Лизаветы и Катерины среди гостей?

Нет...

– Пойдёшь к столам?
– спросил притихший Яков Илью.
– Расскажем?

Всего увиденного достаточно, чтобы обвинить сестёр пред людьми в чародействе, но...

Знали, что и заикнуться об этом нельзя.

Нет, не пожалели девушек. Какое?

Просто вся свадьба видела, что они, Илья и Яков, уводили Лизавету и Катерину, а назад, как положено, к матери, - не вернули. А девушек нет!

– Тихон где?

– Он тут ни при чём. Ты же сам видел: сёстры исчезли. Ведьмы!

– Они ведьмы, а допрос учинят нам. Девок нам поручили. И народ нынче весел, только мать заломит руки - поломают нам все рёбра! Глянь: вон стоит бортник Бод, говорит с Василём.

– Не тычь пальцем, папаша на нас косит глазом. Хмурый чёрт!

Парни успели только подумать, что вот, сейчас отец подойдёт разбираться - скажет, что захочет, и поверят ему, а не раскисшему Илье или Якову на мягких ногах...

Дружка и его приятель упали, где стояли, и захрапели.

Какой позор был родителям: увозили сыновей в свинском состоянии.

Были те, что осудили такой разгул, молоды парни, а меры не знают. Но были и приметливые мещанки, которые утешали родителей:

– Наверное, дочки бортника сильно им понравились, а отец рано их забрал, не дал погулять. Разволновались ребята, вот и не заметили, как упились. Бывает!

***

– Сегодня вы мне всё равно не скажете правду!
– шипел Бод, едва сдерживаясь, чтобы не махать грозно руками. У Анны, слышавшей такое впервые, брови поползли вверх от удивления. Двойняшки-чародейки стояли, опустив глаза, и даже не смели обмениваться мыслями.

– Но завтра готовьтесь под страхом клятвы рассказать всё - явленное и помысленное! Да будет так!
– и Бод начертал в воздухе знак, смысл которого девушкам известен: этот знак прекращал любое чародейство.

"Вот что может их отец и учитель? Это волшебство сильнее всякого другого!"

На какое время папенька лишил их чародейства? Они не знали. Может, не знает и он сам? Лизавета и Катерина никогда не видели отца в таком гневе. И каждая подумала: "Что с ним? Что он себе позволяет?"

Немыслимо - чародей злится?

Но это было только начало. Бортник принёс в дом уздечку: показал сёстрам, сказав, что если ещё раз такое повторится, будет бить их уздечкой, а уж если они и впредь выйдут из повиновения, то, сколько бы ни жили, после смерти станут русалками - родители проклянут их.

Раньше Лизавета и Катерина посмеялись бы над этим: русалки - выдумки, сёстры прекрасно это знают.

(Летом они не удержались, чтобы не порезвиться. Показались туповатым деревенским парням, рубившим сушняк, такими великолепными русалками! Ах, ах! Те сначала пробовали словить их, а потом испугались, один даже стал заикаться, и сёстрам стало стыдно, и они прекратили свою игру. А Катерина ходила потом в село, чтобы встретить как будто невзначай этого парня, и отшептала его - боялась, что про их выходку дознается отец).

"Много ли ты знаешь,Учитель, о том, что мы умеем? Ещё бы вздумал пугать Кикиморами или Железной Бабой*"

Но сейчас им было не до смеха.

Братцы от грозного отца скрутились из дому и не возвращались. Видно, напросились на ночлег к дядюшке Кондрату - так испугались.

Мать, притихнув, ходила у печи странная видом: она не надела домашний чепец, обернула вокруг лица свою намитку, закусив зубами кончик длинного полотнища в знак того, что не промолвит ни слова.