Василь вздохнул.

Конечно, он поедет с ними: не хватало ещё, чтобы непутёвый Савка перевернул челнок посреди Днепра. Василь не простит себе тогда до конца своих дней. Придётся сопровождать сестёр и этого... мелкого... Катерининого кавалера".

И молодые, все четверо, лишь стало светлеть небо за рекой, сбежали к Днепру по петлявшей тропинке, задевая босыми ногами росистые травы, уселись в лодку и поплыли к узкому протоку-старице, на противоположный берег могучей реки, подальше от города, в дикую, первозданную красоту заднепровских безлюдных лугов.

Там, в тихой речной заводи, в предчувствии рассвета, из неподвижной прогретой воды, из самой глубины и клейкого ила стали торжественно подниматься бутоны одолень-травы. Они медленно возносились в прозрачной воде всё выше, выше и, наконец, всплыли на поверхность. И чудо свершилось: первый луч солнца разбудил плотно сомкнутые, спрятанные в бутонах великолепные нежные цветы. Они раскрылись навстречу солнцу, расправив чистые, белые, влажные лепестки, разложив их на воде среди круглых зелёных листьев.

"Цветы - как эти девушки, - невольно подумал Василь, - Лизавета, позволь мне стать твоим солнцем, позволь мне коснуться тебя, разбудить!"

Аромат разнёсся над водой, смешиваясь с чарующими запахами летнего тёплого утра. Пахло речной свежестью, росистыми травами; терпкий сильный дух источали вербы и тёплые эти испарения накрыли протоку-старицу как пелена лёгкого тумана. Аромат вскружил головы молодых, сидевших тихо-тихо в низком челне.

Все молчали.

То, что они наблюдали сейчас, было так прекрасно, что они боялись спугнуть ощущение счастья. Затем, придя в себя от восторга, сёстры стали осторожно рвать хрупкие влажные цветы. Мама научила их, как сушить белые лепестки. И в этом году девушки зашьют в нарядные ладанки свои лепестки одолень-травы. Василь и Савелий получат такие ладанки - спасибо им за то, что терпеливы и сдержанны, и с ними отпускает дочерей отец-чародей.

Потом они уплыли из старицы. Катерина и Лизавета прикрепили влажную одолень-траву себе в волосы. Парни любовались ими. А сёстры смеялись и останавливали Василя, не давая ему беспокоить воду вёслами, и свешивались из лодочки посмотреть на своё отражение. И весёлые сияющие солнечные блики, отражаясь от речной глади, падали на их счастливые лица.

Мечтателю Савелию нравилось смотреть на Катерину. У него в голове сразу начинали ловко складываться-цепляться друг за друга слова, и он шевелил губами, стараясь не растерять их. "Катерина, Катерина - тонкая рябина" - проговаривал про себя Савелий, и жалел только о том, что не умеет петь - хорошо бы однажды спеть ей такую песню! Он был доволен тем, что Катерина попросила взять с собой бубен. Значит, будет слушать, как Савка заставит весело гудеть кожу бубна, отвечая дробными ударами ладоней своей внутренней радости.

Эх, славно!

А Василь, сжав зубы, яростно грёб вёслами, стараясь больше смотреть вокруг, чем на Лизавету. Он выбрал сухой невысокий бережок, поросший чудом уцелевшими в бурных разливах вербами. Здесь они сошли на землю. И Катерина и Лизавета сказали своим дружкам:

– Мы будем танцевать. А вы смотрите. Вы не видели такого танца. Но мы про него узнали и хотим показать вам.

Лизавета добавила, глядя в глаза Василю:

– Мне кажется, что по-настоящему я живу, когда танцую этот танец. А всё остальное - не настоящее.

А Катерина присела на траву рядом с Бубном, попросила:

– Сыграй для нас! Только ты можешь сделать всё, как надо, - шепнула она, приблизив своё лицо почти к самому лицу паренька, - Не останавливайся, не то всё испортишь!
– и, встав с травы, ушла за вербы вслед за сестрой.

На круглой поляне, в тени деревьев, заслонявших реку, стали две прекрасные, как это утро, легконогие девушки.

Они остались в простых сорочках, не закрывавших колени. Под грудью перевязали сорочку по-особому: так, что у каждой обрисовались два высоких круглых холма. На шее девушек - бусы. На руках - стеклянные браслеты. Волосы распущены, лишь перехвачены по кругу вышитой скиндочкой - узкой девичьей лентой.

Они выступили, перебирая по траве босыми ногами и, словив ритм мерно гудящего бубна, начали, вздрагивая телом, двигаться, став зеркальным отражением друг друга, совершая немыслимо смелые движения. Их ладони, поднятые над головой, скоро стали отбивать ритм, вторя глухим ударам бубна. Савелий, чувствуя, что сливается с музыкой, с танцем, предугадывая движения сестёр, чутко отбивал мелкую дробь, а то вдруг заставлял бубен звенеть протяжно и гулко. Он впал в то особое состояние, когда звуки унесли его.

Девушки извивались, и неизвестно, видели ли они что-нибудь перед собой? Их гибкие тела жили, казалось, своей жизнью. Руки, странно сплетаясь, перекрещиваясь, шевелились змеями, а то вдруг скользили по бёдрам и вокруг груди, выдвигаясь ладонями вперёд.

Василь, как зачарованный, наблюдал за движениями странного танца, желая и не в силах прекратить это. Теперь Лизавета, двигаясь, не сводила с него особенных, пристальных глаз, и Василь смотрел на неё, не в состоянии отвести взор. В его голове низким, глубоким рёвом загудели неведомые трубы, дополняя перестук бубна и делая мелодию полной. Тела девушек, разгорячённых танцем, заблестели. Савелий почувствовал, что, ещё немного - или он, или девушки упадут без сил. Он стал медленнее бить в бубен, успевая встряхивать инструмент, добиваясь особого, с перекатом, звука. Ритм замедлился, бубен рокотал под его ладонями.