Так что всё, типа, поутихло, но напряжённость сохраняется.

На волне этой напряжённости какой-то «фазан» ко мне прицепился:

– Ты чё – блатной?

Скажешь «да», так за слова отвечать надо, а для меня статьи Уголовного Кодекса такая же закрытая книга, как и формулы органической химии.

Я сказал «нет», он завёл меня в бытовку и начал стричь «под ноль» ручной машинкой – мол, чересчур оброс для «молодого».

А мне не жалко, за два года ещё отрастут. Только машинка тупая и пару раз дерганула очень больно.

В бытовке присутствовал штукатур из третьей роты, который пришёл проведать своих земляков-армян.

Он и предложил «фазану» – «давай я докончу», а тот уже и сам не рад, что начал – отдал машинку.

Вобщем, достригал меня Роберт Закарян, а когда машинка заедала, он говорил «извини».

Я уж и забыл, что такие слова бывают.

Потом он тоже начал приходить в клуб и стал вокалистом «Ориона».

У него чистейшее русское произношение, потому что он вырос на севере.

Его отца посадили за диссидентство, или что-то такое, а когда его выпустили на «химию», на том же севере, то мать взяла Роберта с братом и переехала туда же.

Потом отец подал заявление на выезд из Союза. Года два волокитили, отец умер, а тут и разрешение дали.

До выезда ещё оставалось время и Роберт поехал в Сочи отдохнуть.

Там он познакомился с девушкой Валей из Тулы и влюбился.

Они обменялись адресами и когда Роберт вернулся домой, то сказал, что никуда не поедет.

А бумаги уже все оформлены на семью в полном составе, если он откажется, то и мать с братом не выпустят.

Брат лез в драку, но Роберт стоял на своём. Потом мать начала плакать и он поехал с ними в Париж к родственникам, которые и присылали вызов.

Он работал там на стройке, языка не знал, друзей не имел и мечтал только про Валю из Тулы.

Через год, с туристической группой из Франции, Роберт Закарян приехал в Москву и в первый же вечер, отделившись от группы в гостинице, махнул в Тулу.

Десять дней он жил там в доме родителей Вали, а потом её мать уговорила его сдаться властям.

В тульском КГБ ему обрадовались, потому что в Москве уже на ушах стояли из-за исчезнувшего туриста из Парижа.

Его враз на самолёт и – во Францию.

В Париже он обратился в советское посольство с просьбой пустить обратно к любимой.

Потом каждую неделю приходил туда и работник посольства, с татуировкой «Толик» на руке, качал головой и говорил, что на заявление нет ответа.

Только через год Толик сказал, что пришёл положительный ответ.

Роберт приехал в Тулу, женился на Вале, у них родилась дочь и его забрали в стройбат.

Он любил показывать чёрно-белую фотографию своей семьи: слева он сам – широколицый черноволосый, с серьёзным взглядом широко расставленных глаз под широкими чёрными бровями положительного семьянина; справа жена Валя – в белой кофточке и с круглым лицом в обрамлении светлых волос; в центре – дочь-младенчик в чепчике в мелких кружевцах.

Так что в стройбате не одни только зэки с калеками, но и двойные эмигранты тоже попадаются.

К седьмому ноября ВИА «Орион» выступил со своим первым концертом в клубе части.

На барабане с хэтом стучал Володя Карпешин, он же Карпеша; вокал – В. Рассолов и Р. Закарян; Саша Рудько им подпевал и играл на бас-гитаре; я молча играл на ритм-гитаре.

В составе нашего вокально-инструментального ансамбля имелся также трубач Коля Комисаренко, он же Комиссар, невысокий чернявый парень из Днепра жизнерадостно еврейской наружности.

Играл он старательно, но лажал не меньше, чем я в своём пении.

Рудько страдал, но терпел, должно быть вид трубача на сцене ущекотывал его ностальгию по филармонии, а чтоб поменьше резало слух, он урезал партию трубы и делал её всё короче и короче.

Для концерта мы переоделись в парадки (трое из нас в чужие, потому что парадку выдают когда отслужишь один год).

Концерт начался исполнением «Полюшко-Поле» (типа, как патриотическая).

Рудько мечтал сделать её с раскладкой на голоса как у «Песняров», но при ограниченности голосового диапазона вокалистов и с заездами Комиссаровой трубы не в ту степь (на что он и сам оторопело таращился, но – дул), эту филармонию чуть не освистали.