Вот я и топал в темноте, зная, что без меня не уедут, как не уедут и без пары «дедов»-каменщиков, что не спеша переодеваются в девятиэтажке.

Вскрики, гики и хохоты товарищей остались за спиной.

Я шёл размеренным шагом, думая ни о чём.

( … такие размышления ещё именуют «прекраснодушным томлением», это когда ничего конкретно не додумываешь до конца, а всё равно, почему-то, грустно …)

Так я зашёл уже в останки лесополосы, когда из грустного далёка донёсся приглушённый зов.

Что-то позвало меня.

Я вернулся в сейчас-и-здесь, нехотя оглянулся и увидал накатывающий на меня задний борт грузовика.

Отскочить я не успел, а только лишь начал прыжок, ещё даже не оттолкнувшись толком от дороги.

Меня спас наклон в направлении будущего прыжка – удар дощатого борта довершил начатое и отшвырнул меня под дерево, а не на дорогу под вертящееся двускатное колесо.

– Мы тебе столько кричали,– сказал Витя Стреляный, когда мы ехали домой.

Ну, не знаю. Я услышал только один зов. И очень издалека.

Дня два болело правое плечо.

В конце декабря наше отделение перебросили на стоквартирный. Вернее, на его начало.

Там имелся лишь котлован под укладку блоков фундамента, и стоял башенный кран на непродолжительных подкрановых путях.

Да, был ещё обитый жестью вагончик с дверью и двумя окошками.

Перед нами поставили задачу: прорыть траншею под блоки боковой стены здания, которая, как выяснилось, должна проходить на два метра ближе к вагончику.

Выкапывая котлован, не учли, что дом окажется стоящим на водопроводе для целого района, но вовремя опомнились и решили сдвинуть ещё не начатое здание.

Однако, пока выясняли и прикидывали, пришла зима, ударили морозы и никакая техника не в силах была расширить котлован – замёрзший грунт не поддавался ковшам экскаваторов и потому пригнали нас.

Половина вагончика оказалась набитой новёхонькими лопатами и нам даже выдали неслыханную роскошь – брезентовые рукавицы.

Разумеется, лопатам грунт тоже был не по зубам – тут требовались ломы.

И их привезли – целый самосвал – и со звоном свалили у вагончика.

Увесистые такие ломы. Метра за полтора длинною. Вот только, самодельные.

На каком-то из местных производств нарезали толстенную арматуру нужной длины, подплющили концы в кузне и со звоном высыпали около котлована.

Лом должен быть гладким – это ручной инструмент. Арматура же сплошь покрыта косыми частыми рубцами, чтоб лучше схватывалась с бетоном. Эти рубцы хоть и заокруглены, но продирают любые рукавицы после десятка ударов «лома» о грунт и даже на самых заскорузлых и мозолистых ладонях натирают водянки в новых местах.

Но если не мы, то кто же встанет на защиту родины от недоструганых головотяпов и жирножопых соплежуев?

Стройбат всё покроет!

Ветер как с цепи сорвался – хлещет по лицу завязками отпущенных ушей шапки; тащит в своём потоке чёрно-серые тучи над самой кабинкой башенного крана. Из-за них с утра до вечера всё вокруг тонет в сумерках.

Отогреваемся в вагончике обогреваемом нашим дыханием.

Рукавицы давно стёрлись в прах. Вместо них хватаемся за морозную арматуру тряпками из найденной в вагончике ветоши.

Удар арматурины в грунт отколупывает от него корявый кусочек размером с грецкий орех. Потом ещё осколок, потом ещё.

Твой напарник стоит спиной к ветру, дожидаясь когда наколешь достаточно, чтоб их отгрести и отбросить лопатой. Через три-четыре наскрёбанные лопаты вы с ним меняетесь.

Как сказал Витя Стреляный:

Привезли нас у Ставр'oполь —

Землю колупати,

А вона ж така тверд'a —

В рот її єбати…

( … но у меня подозрение, что это переделка из лагерной частушки эпохи первых пятилеток, сложенная в шахтах Донбасса …)

Впрочем, везде есть место наслаждению – о, как сладко дремлется, сидя на полу вагончика, опёршись спиной на спины товарищей!

Через три часа долбёжки мы открыли, что немногим глубже полуметра мерзлота переходит в грунт поддающийся штыковой лопате.

Через три дня мы разработали технологию проходки.