Дощатые стены и перегородки пустого туалета были сплошь испещрены надписями.

Карандашами, ручками написаны, процарапаны имена, названия населённых пунктов, даты.

Некоторые залазили поверх других – не хватало свободного места.

Мне стало ясно, что прежде тут помещался ставропольский сборно-распределительный пункт призывников в армию, и они, уже погружаясь в вечность из двух лет, уже захлёстнутые ею, оставляли тут свои меты: «Саха, посёлок …», «Афон, станица …», «Дрын, город …».

Они уже там – погружены – потому и слов не разобрать, один только гул, но руки ещё дописывают метку: «Андрон …»

( … в стройбате общечеловеческая тяга оставлять по себе отметину не исчезает, но становится анонимной.

Здесь не увидишь классического «тут был Вася», здесь расписываются за всех:

Орёл, ДМБ-73

Читай: «призваны из города Орёл (или орловской области) демобилизуемся в 1973 году».

Графитом, мелом, краской на стенах, на трубах, на жести.

На любом объекте возводившемся ставропольским стройбатом за год-два до 1973-го, найдётся такая надпись.

Затем будет «Тула, ДМБ-74».

Придёт черёд и для «Сумы, ДМБ-75», «Днепр, ДМБ-75», но до этого ещё так далеко!..)

«Орион» принял участие в городском музыкальном конкурсе.

Мы исполнили два номера, но никакого места не заняли.

Мне вообще показалось, что весь конкурс был затеян, чтоб показать какого-то местного певца.

Молодой парень мог петь без микрофона на весь зал. Вот что такое голос.

Вторым номером у нас была «Песня индейца» из репертуара Тома Джонса; неизвестно о чём он в ней пел, но в советской переделке она оплакивала горькую долю краснокожих:

Из резерваций, брат мой, знай:

Одна дорога – прямо в рай…

В этом конкурсе у нас уже играла целая группа «медных».

Переведённый неизвестно за что и не помню откуда прапорщик Джафар Джафаров пришёл в клуб части и сказал, что он играет на трубе.

Своей внешностью он оставлял приятное впечатление мягкости.

Округлое лицо с мягкой кожей приглушённо оливкового цвета; мягкий блеск чёрно-маслиновых глаз; мягкая улыбка, когда он выговаривал: «я тебе мамой клянусь!»

И он действительно играл на трубе, которую приносил и уносил с собою.

Комиссар здорово подтянулся рядом с ним.

Ещё в клуб зачастил Серый – укротитель Карлухи.

На работу он забил ещё в самом начале службы и в стройбате просто мотал очередной срок в два года.

А чё, та же колония только режим помягче и спецуха цвета хаки.

Приехав утром на объект, он уходил в город и возвращался лишь к вечернему грузовику.

Иногда его сажали на «губу», но даже комбат со своим маразмом понимал бесполезность подобных воспитательных мер к этому уже вполне сложившемуся блатному, отмеченному лысинкой шрама на брови тонкогубого лица, зависшего поверх широких плечей на по-волчьи вытянутой шее.

Серый шёл по жизни незатейливой стезёй потомственного блатного.

В комнате музыкантов он делился отчётами о своих недавних похождениях в городе или шугал Комиссара.

Это было неправильно, потому что и Комиссар, и он – одного призыва, но у Серого зонный кодекс перевешивал стройбатовский.

В преддверьи становления «фазаном», Комиссар сделал себе большую наколку на весь тыл правой кисти – горы, восходящее из-за них солнце и надпись «Северный Кавказ».

На сцене он становился татуировкой к залу и горделиво косил глазом на живописную работу неизвестного автора.

Наверное, Серого заело, что Комиссар блатует более броской наколкой, чем его паук-крестовик, знак для посвящённых, вот он и цеплялся.

( … впрочем, там где у меня стоит слово «наверное» не ст'oит слишком-то верить н'a слово – наверняка вокруг него идут лишь предположения да измышления всякие.

Вариантов и толкований может быть целая уйма, но этим «наверное» все отметаешь и оставляешь одно, может быть, и не самое верное.

Слово требует осторожного с ним обращения.

Иной раз ляпнешь чего-то такого разухабистого

«эх! лабухи – одна семья! мы друг за друга – стеной!»,

а потом неловко себя чувствуешь: эка, как меня опять занесло!

Потому-то всякие обобщающие наименования хороши лишь для лозунгов:

«Пролетарии всех стран – соединяйтесь!»,

или там

«Двуногие! Возлюбите друг друга!»

и срабатывают они лишь до той поры, покуда общие интересы совпадают с интересами данного индивидуально взятого млекопитающего; но стоит интересам разойтись и – сразу: «вы – себе, а мы – себе!» …)