Из джипа выжимались последние силы. Вскоре показалась и колокольня без церкви, но ее вид похищало неистовство стихии, которая с каждым часом, с каждым мигом лишь крепла, все больше разъяряясь. Подле невидимой колокольни, ставшей когда-то прибежищем почти истребленных голубей, у холма лежала деревня Аманаки.

Вход с севера, грядочки с коноплей, что прилегала к земле под порывами ветра. Вихри ударяли кулаками по забору, и Джейс вслед за ними колотила ногами и руками, но не чтобы ее услышали: ей нравился бешеный стук жестяной пустоты.

Естественно, на звуки выбежали вооруженные люди, сновали возле забора, а снайпер притаилась в листве, не задумываясь, что ракьят могут начать стрельбу на поражение. Ей было совершенно все равно. Свобода душила ее, и если уж билет в один конец, то настала пора высказать все, что накипело, все обиды, всю свою злобу. Раз назвали чудовищем, решила соответствовать.

Ракьят озирались, пытаясь понять, кто поднял шум. Когда списали на вой и гомон грозы, послышался голос.

— Здравствуй, Дени, — мрачно вышел человек из бури.

— Кто ты? — то ли делал вид, то ли не узнавал ее смуглый воин, протирая квадратные очки, залитые дождевыми каплями.

— Ваше чудовище, — смеялась ему в лицо Джейс. — Переночевать не пустите, конечно.

— Джей… Джейси, — осекся Дени, впав в ступор, неуверенно продолжая. — Может, и пустим.

— А мне и не надо! — впилась безумным взглядом Джейс, смеясь пронзительным голосом ведьмы. — Я иду убить Вааса!

— У тебя ничего не выйдет, — пробормотал, чуть не поперхнувшись, Дени, отводя взгляд.

— Это еще почему? — скалилась Джейс, раскачиваясь из стороны в сторону, как в каком-то шаманском танце, то шипя, то срываясь на крик.
–  А! Цитра не благословила. Цитра… Цитра… ***, Дени! Поклоняйтесь теперь найденному ее герою, а меня оставьте в покое. У нее есть теперь герой, Дени, да, новая ***ая марионетка. А ты ей не нужен!

— Денис, не пускай ее в деревню и сам не выходи за околицу! Это оборотень! Я видел настоящую Джейс. Это не она! — прогудел из-за спины звучный голос одного из воинов.

Но Денис все-таки распорядился и нервно шатающейся, неестественно веселой Джейс вынесли плошку риса и немного воды, передавали с опаской на вытянутой руке. Пища как врата в мир иной, в мир теней, трапеза перед отправлением в последнюю дорогу. И рисовые зерна, как минуты, что слагали картины долгих лет.

Не нашлось часов, чтобы поведать, сколько времени прошло, а деревня обмерла, затухла посреди грозы.

Мало кто остался в светлой памяти,

В трезвом уме да с твердой рукой в строю, в строю…

Джейс отправлялась дальше, заводя мотор, безразлично вытягивая с места водителя бестолково заползшую пеструю змею, схватывая ее стремительно за шею, когда рептилия попыталась совершить бросок, укусить, отравить. Джейс взглянула в глаза змеи и небрежно отбросила ее, а затем беспощадно наступила на шею, давя с наслаждением сапогом, глумясь над собственной совестью, которая не желала уничтожения существ живых. Кости черепа змеи хрустели под сапогом, яд плескался на подошву, растираясь по траве. А снайпер улыбалась. И ладони ее превращались в кулаки, сжатые так, что обломанные зазубренные ногти впивались в кожу. Смех… Никогда раньше она не желала так громко смеяться, но возгласы ее тонули в шевелении дороги. Ветер обрывал лепестки нежных цветов. Меж весельем и дыбой дымная грань, карантин безразличий коварных. Кто она? Она — буря и море. Она — орхидея с оторванными лепестками, она — пуля, летящая в цель, как пчела. Жалят те, кого жизнь отравила.

Показался перешеек, ныне залитый водой, что вел к дому Доктора Э, где-то там, далеко на холме, за перепаханным воронками взрывов далекой Войны, заросшими старой травой.

Но туда уж ничто не вело, никакое леченье не прощало убийство без чуда. Чудеса не случались, оставалось лишь горе повсюду.

Повернула налево от перешейка, мимо затопленных кораблей, вдоль беснующегося соленого залива, в который превращалась река. И средь волн в глубину уходили акулы, которые водились в избытке, привлеченные кровью, что лилась при штурмах аванпостов. «Сиротский приют» показался, белея досками в всполохах молний.

Клятвы — слова — пустая молва, точно трезвон муравьиный. А у винтовки другая цена — бьет точно в цель, гильотиной.

Снайпер оставила джип на краю берега, у камней. Расположилась с винтовкой, накрыв себя найденными мясистыми листьями. Она — окуляр, она — длинный ствол, с прикладом и рукоятью.

Моя ладонь превратилась в кулак…

Мир, рассеченный крестами наводки.

«С поправкой на ветер, да тут и недалеко. Вон они. Ваас! Где ты? Прячешься? Чуешь, что я пришла по твою душу?! А нет у тебя души! И у меня подгнивает», — предельно концентрировалась девушка, не ощущая усталости, не испытывая ничего, ведь металл не может испытывать эмоции. День или ночь? Темнота скрывала ее, а она видела четко освещенный причал крошечного острова.