Чудовища лесные не унимались снаружи, а в нее точно вселился дух того, убитого только что.

— Ты! — рычала она, словно такой же леопард, попыталась замахнуться, но он одним стремительным движением схватил обе ее руки:

— Не так быстро!

Ваас… Это был он. Везде он. Всегда он. Всюду он. Ваас.

Винтовка бесполезным хламом упала на прогнивший деревянный пол.

Кто скажет, на что похож скрежет сгорающих крыльев, кто скажет, на что тянет пепел несбывшейся мечты о мести, искусственной мечты!

И не помогла ей стихия теперь, и джунгли стали стеной, когда он схватил ее руки, она ощутила, что он в разы сильнее, что всякая воля бессмысленна, когда силы неравны. И дрожью подкосились ноги, а решимость и воля испарились, как дым под черной тенью взгляда его.

Комментарий к 118. Ни войной, ни молитвой Да... А кто-то говорил, что Вааса еще не скоро увидим.

Если вы дошли и до этой главы, могу уверить, что действие с этого момента не остановится ни на минуту. Пора расставлять точки над i.

====== 119. “Расскажи мне...” ======

Расскажи мне о своей катастрофе…

Молния ударила во флагшток, красная тряпица слетела, сгорая. Тлели сожженные пальмы, покрывалась золой земля, всюду на аванпосте лежали трупы, катера погрузились в воду у сожженного причала. Хищники окружали затерянный посреди разбушевавшейся стихии остров — последнее место обитания людей среди мирового потопа. А волны уже поедали остатки причала, смывая один из покосившихся контейнеров, подбираясь к штабу, который уцелел лишь из-за того, что вал, опрокинувший моторную лодку, нахлынув, накрыл и бронированную хибару, потушив жадное пламя.

И все это устроила она! Джейс! Одна! За исключением, пожалуй, только урагана. Хотя кто знает: когда она просила у этого неба дождя, то наставал шторм. Кто бы посмел теперь назвать ее жалкой! Может, Ваас, перепачканный сажей? Да… Именно он.

Черный, как сам враг рода человеческого, стиравший порывисто с лица копоть, отшвырнул Джейс, как котенка, в дальний угол темного помещения, испуганную, безоружную и внезапно сломавшуюся. Ведьмой быть не удавалось, не удавалось разрушать мир своей злобой. Сколько бы ударов ни посылала судьба, а оставалась все-таки чиста ее душа, не умевшая причинять бессмысленную боль. И стоило только понять это, как сделалась бессильной, а без винтовки и вовсе оцепенела.

Она съежилась в углу, тихо поскуливая, понимая, что, возможно, попала в плен, что Ваас в разы сильнее. Но бросаться к запертой двери на расправу леопардам тоже не желала. Оставалось только уповать на то, что начнется настоящее наводнение. И сметет их обоих, утопит, размозжит о камни, утащив на дно в водоворотах.

Ваас будто не обращал на нее никакого внимания, проверяя рацию, но в эфире гудели надсадно одни помехи. Так вот почему не пришло подкрепление, так вот почему не существовало больше путей к побегу. Они остались один на один, только сломался ее дух воина, она боялась, она ненавидела себя за этот страх. Где же вся ее решительность? Или напутала что-то с местью, или возомнила себя героем-одиночной без идеалов и убеждений? Не она это, не она. Она — лишь помехи в эфире.

Ваас сметал, фыркнув, с квадратного ящика бесполезную аппаратуру для связи с остальным островом, ударяя по допотопному телевизору с антенной так, что вдоль зернистого экрана пошла трещина.

— ***! Вот это уже ***во… Прием! *! Ну, о*ть теперь! — но раздражение сменилось скорее смехом. — Слышишь, Хромоножка? Отсюда не выбраться!

— Ты… Убить тебя! — рычала она, дрожа, отползая все дальше в угол, в темноту, будто надеясь укрыться там от этого сверлящего взгляда. Ужасало дополнительно: он был трезв, очевидно. И настолько, чтобы не казаться обычным сумасшедшим. Ей-то он никогда не казался сумасшедшим, она сама такой чуть не стала. Но не удалось, даже после всего, что сотворила. Не она, не суждено нестись стихией. Волна и камень… Кто сильней?

Он небрежно прищурился, обнажая левый клык, блеснувший в свете трепыхавшейся на последнем издыхании керосинки (электричество все вырубилось). Он подходил все ближе, рассматривая Джейс, жмущуюся к картонным коробкам, выпотрошенному чемодану и прочему хламу, разбросанному в углу напротив двери между грубо сколоченными полками и сломанным вентилятором.

— Убить? — склонил он набок голову задумчиво, но тут же взорвался гневом, восклицая, сметая уже и телевизор, о который миг назад пространно опирался. — Будто ты знаешь, что такое настоящее убийство! — он отвернулся, обводя невидящим взглядом закиданный хламом штаб, продолжая, пожимая нервно плечами. — По***, сколько ты убил… Будто ты знаешь, нет… Ты думал, что знаешь, думал, что это просто… Убить. С какой целью, ради кого… Хе-хе, такая жизнь, брат, что поделать, — он вновь резко развернулся к ней, дьявольски улыбаясь. — Решила убить меня?

Она забилась, как глупый зверек за распухшее кресло с отвратительной цветочной вытертой обивкой — совершенно неподходящий предмет мебели в этой пещере, где только три спальных мешка имели приличный вид. А она защемилась между спинкой кресла и шершавой стеной, будто маленький ребенок, будто считая, что там ее не достанут. Она, вероятно, впадала в истерику, закрывая лицо руками, всхлипывая без плача. Сломалась! Все сломалось! Сколько себя ни воодушевляй, сколько ни злись, а если нет силы, то нечего и лезть. Шла бы лучше с Герком куда-нибудь… Впрочем, мысли о контрабандисте вызывали теперь только отвращение. И лишь грязная заплесневелая обивка с безвкусными цветами казалась последним пристанищем.