— Нет… Мою веру уже разрушили. Давно, — покачала она головой, обхватывая руками колени, дрожа от холода. Уже только от холода. Стресс сменялся каким-то смехом и равнодушием к себе. Скрывать стало нечего, впервые ее спрашивали о том, верит ли она в людей, да и вообще что-то спрашивали. Но его слова заставляли тревожно оборачиваться.

Знаю, чужие ошибки не учат,

А время жестоко, и вовсе не лечит,

И весь мой накопленный жизненный опыт

Возможно, окажется, вдруг, совсем бесполезен.

— Тебя тоже предали? .. Тебя предали… Как и меня, — он задумчиво втягивал губы, которые вздрагивали показными смешками, точно маска давала сбой, неуместная на фоне этих скорбных глаз. — Все они говорят: Хойт отнял его разум. Но никто не говорит о Цитре, — он сощурился, помедлив, точно раздумывая, говорить или нет, а потом, словно со скрипом старого механизма, посмел приоткрыть завесу этой мрачной тайны, зло продолжая замогильным голосом. — Никто не говорит, что Цитра сначала отняла веру. ***! Я думал, что она просто сестра... На все был готов ради нее! Сестра... Брат... А она... Похотливая сука! — он резко выдохнул, точно после удара, оборачиваясь. — Запомни, Хромоножка, ты просто запомни! Я тебе уже сотый раз пытаюсь доказать: никто не делает больнее, чем твоя семья. Враг хотя бы не может ударить в спину, — но вновь он восклицал, резко вскакивая так, что Джейс невольно отпрянула, закрывая уши; он не мог иначе, безумный из всех безумцев. — Да, ***, прямо в спину! Ты уже слышала эту легенду: Ваас пристрастился к наркотикам, и так его сманил Хойт. Ты слышала! Эту *ню любит повторять гр*ный правдолюб Дени. И ты видела, что ракьят сами постоянно курят какую-то ядреную хрень, — он усмехнулся, приподнимая заискивающе брови, разводя руками. — Странно, не правда ли? Да, ***, очень странно. Все курят, а Ваас стал служить Хойту за наркоту. нное объяснение! Но все слушают, потому что за лишние вопросы — изгнание. Главное — создать легенду! Не важно, что пыталась сделать сама Цитра, не важно на, для них это вроде норма, брат с сестрой — это типа норма! — далее он обращался именно к Джейс, но смеялся нервно уже не над ней. — И как там это было? Кем тебя объявили? Тоже Великаном? Ты это слышала: х***ня полная, полная х***ня! Она просто испугалась, она всегда была трусливой тварью! — он с наслаждением уничтожал все свои светлые воспоминания о сестре, чтобы не осталось даже сомнений о собственном решении, но под конец из недр памяти вырвалось нечто нейтральное. — Боялась даже гусениц в юности… — и ему не понравилось, потому что он осклабился зверски на девушку. — ***! Не смей лезть в мое прошлое!

Не знаю, найду ли подходящие строки,

Но обещаю, что буду внимательно слушать.

— Я молчу, — тихо и спокойно отозвалась Джейс. Она слушала. Она умела слушать, а это для многих — недостижимая роскошь.

— Вот именно! И перед ней молчала, — осклабился он, указывая на безответную слушательницу. — Да, Хромоножка, она испугалась, придумала новую легенду, потому что ты молчишь. Ты, ***, только молчишь! Я думал, меня бесят болтливые ничтожества. Но ты… — вновь лающий возглас. — Пошла ты! — затем он потер виски, потряс головой, точно отгоняя какое-то навязчивое видение. — А хотя нет… Это я Цитре, ты не думай! Пошла она с ее…

— Из-за тебя страдают люди. Ты убиваешь людей! — вдруг воскликнула уже Джейс. Она видела, как он бродит кругами вечных лабиринтов своих мыслей. Для безумца мир — это он сам, замкнутый в себе, а прочий мир — проект его воли и игры. Так он не замечал очевидного и самого страшного, если, конечно, являлся по-настоящему безумным в мире, где нет нормальных.

Нелегко искать объяснения и оправдания,

С пулей в груди трудно быть непредвзятым.

— «Да, конечно»! «Из-за одного меня». Ты тоже убиваешь, — бросил он вкрадчиво, но показалось, нервно вздрогнул, сразу же оправдывая себя. — Что с того… Что с того. Такая жизнь. Эх, жизнь…

— И ты хотел власти, а не наркотиков, так ведь? — больше не боялась задавать вопросы девушка, потому что теперь или никогда ей представился шанс получить ответы, призрачные и неясные, но все-таки…

— Власть тоже оказалась… ничем, — посмотрел на нее главарь, а в мутных зрачках его вновь сквозила тотальная пустота. — Везде, ***, безумие! Запомни: предательство будет преследовать тебя везде, — и в который раз он срывался на мерзкие ругательства. — ***! Оно будет везде! Ты будешь стрелять — и будешь ощущать себя преданным, будешь ***ся — и будешь ощущать себя преданным! Пока сам, лично, своей рукой. Не убьешь предателя!

Последние слова он договорил, указывая своими вечно двигающимися пальцами куда-то вниз, точно давя в воздухе какое-то насекомое.

Возможно, со мною случалось нечто похожее…

Джейс вздрогнула, потянув шумно воздух, восклицая сначала негромко, неуверенно, затем пронзительно, не задумываясь, кем является ее слушатель, главное, что он тоже слушал:

— Считаешь… Это реально? Реально убить собственную мать?! Она просто желала счастья, они все желают счастья. Все просто желали счастья! И мы! Но мы обречены!

Он молчал. В кои-то веки молчал. Только невыносимо тяжело вздохнул. Сестра. Вера… Власть. Его катастрофа. Но ее оказалась не меньше… Убить собственную мать — вот, что сказала она, вот ее катастрофа. Такого ответа он не ожидал. Убить… Свою. Мать.

Эта девушка тайно желала все это время смерти собственной матери. Может, в этом стремлении обитало ее чудовище.

Не сестру… Названую или сводную — не узнать. А Джейс продолжала, все так же громко, глядя без тени страха в глаза врага, точно объясняя что-то себе и им обоим:

— Уходят те, кому ты доверял, в ком искал поддержки, у кого просил защиты. Они просто уходят, потому что что-то в них перевернулось… Но обвиняют нас! Им доверяешь сокровенные тайны, открываешь свои больные места, рубцы. А потом… Потом они уходят, давя на них. А мы виновны только в факте своего существования, мы должны терпеть и молчать!

Но разве чужая боль не есть наказанье?

И разве нет кары страшнее, чем быть виноватым?

Гром сотряс хлипкий штаб. Хоть утяжеленный листами железа, а все же изначально сколоченный наспех из дерева. Когда-то собирались здесь люди, смеялись, ловили рыбу. А ныне пропитала его насквозь вечная борьба и сотни историй о раздробленных судьбах.