Как тяжко становилось подниматься снова в бой с самой собой, со зноем солнца, с холодом жары. Райли погиб. Ей не требовалась рука, чтобы подняться. Она могла бы вскочить и без ног, если бы попросил протянуть ему руку, если бы потребовалась помощь. Но он погиб.

И только мысли о его друзьях позволяли не сломаться. Да, спасение друзей являлось для нее теперь служением памяти брата, попыткой оправдаться перед ним, хоть и знала, что никогда не оправдается. Убеждала себя, что это она ради друзей, только ради них.

Да какая разница, каковы мотивы, если человек намерен спасти и помочь?

Вот только намерения слабо согласовывались с реальностью. Чем дальше она шла, тем больше это ощущала. Направления, ровно, как и места, куда вообще занесло, она не знала.

Только на холме маячило что-то вроде дома. На высоком холме. Джейс рассеяно поглядела туда из-под руки, чтобы солнце не так слепило сощуренные глаза.

Беленый домик… Странно он выглядел для этих мест. Джейс опасалась, что там мог оказаться штаб врагов, но чего-то не хватало над этим одиноким домом, чего-то, что последнее время отпугивало. И очень скоро она поняла: красных флагов. Везде, в лагере, возле него, были развешаны алые тряпицы. Флагом то безобразие едва ли называлось. Уж точно ничего общего со знаменем коммунистов не имело. К счастью для коммунистов…

А дом стоял и стоял на холме, совершенно белый. Только развевались над ним многочисленные причудливые флюгера. Джейс поднималась по отлогому склону, как будто не замечая, что с другой стороны горы проложена вообще-то дорога. Но она уже поняла, что остров, возможно, некогда вполне цивилизованный остров, контролируется пиратами, так что любая дорога рисковала навести на встречу с ними, погаными.

Так люди все ж, иль звери? Может, с первым зверством человек и становился чудовищем? Тогда кем являлся главарь? Из всех пиратов он один еще как-то напоминал человека, потому что говорил, словно человек. Но и из всех же пиратов он казался наибольшим чудовищем, зверем. И что означали его кровавые потехи с бегом пленников через джунгли? Измышлял ли кто-то большие зверства. Ох, измышляли чудовища. Много умели измышлять того, что в головах у людей не укладывалось. В сознании встала нечетким больным отблеском картина Дали «Измышления чудовищ», на ней эти чудовища подозрительно напоминали очертаниями людей…

Джейс добралась, наконец, до вершины холма. Но поняла, что это был ее предел. Вот так глупо упасть здесь? Здесь? Невесть где… Только в груди все горело, руки и ноги немели, голова невыносимо кружилась.

Нет, везде только белое и зеленое. Никаких красных флагов.

«Будь, что будет. Если выжила над пропастью не без цели», — только подумала девушка, медленно опускаясь на неровный грунт возле порога дома, только в последнем всплеске сознания запечатлелось яркое панорамное витражное окно на первом этаже.

====== 16-17. На тучи свинцовые смотрит старик ======

Над морем свинцовым затих чайки крик

Среди теней дремлет уставший старик…

Если человек ставит цель, то он добивается ее. Конечно, если эта цель не добивает его, в свою очередь.

Цвели орхидеи, орхидеи повсюду цвели, разноцветные: белые, фиолетовые. Алые. И леопарды, золотистые и черные, плавно скользили между орхидей, терлись усатыми мордами, потом разбегались, гнались за добычей, рычали друг на друга, будто не помнили, как накануне переплетались их усы — локаторы тонкой настройки. Леопарды в одиночестве, растащив добычу по темным кустам, мокли под дождем. Остров накрыл тропический шторм.

И снилось все это или являлось реальностью — неизвестно.

Джейс слышала в отдалении шторм, улавливала, как крутятся флюгера и стучат в окно ветви дерева. Сознание не возвращалось к ней, только звуки. Она не могла вспомнить, что случилось: яркими пятнами кружились леопарды, а сны прошедшего кошмара обещали явиться потом, позже.

Сны приходят, когда кошмар заканчивается наяву, и тогда уж сон до конца дней остается кошмаром. И ходят люди, пьют снадобья, чтобы забыться, а кто-то просто спивается, подсаживается на иглу от ужаса реальности. Спиться-сколоться — способ приспособления к миру, молчаливое согласие, уход. И неважно, какие уродливые формы все это приобретает… В ком начало бесконечной цепи?

Джейс попыталась приоткрыть глаза и вдохнуть. Сквозь ресницы маячил белый низкий потолок из дерева. В стекло и впрямь глухо стучала ветвь близстоящего дерева.

Девушка попыталась вдохнуть глубже: сразу ощутила, как болят ребра, но уже глухо. Все болело глухо. Раны были достаточно умело заклеены и перевязаны. Значит, кто-то все же не позволил ей умереть. Джейс не шевелилась, глядя в потолок, сознание и осознание возвращались к ней, и уже не болью пронзали, а медленной пыткой. «Райли… Друзья», — отозвалось в ее мыслях, и тут же в животе что-то сжалось неприятным холодом. Вот она, реальность: Райли больше нет.

А ей предстоит спасать друзей, даже если это выше ее сил. И какая-то часть души безотчетно просила вернуться в сон, где бродят два леопарда среди орхидей, где она — лишь бесплотный дух, что наблюдает за ними, что может лететь куда угодно. Как же она невзлюбила свое тело после перелома, эти неизменно ноющие кости, которые замедляли движения. Полет. Почти полет, когда снежная крошка ударяет в лицо, когда не до конца ясно, то ли по снегу несешься, то ли по облакам.

— Летать!.. Летать!.. Не па-а-адай! Не т-ты! Почему ты?! Нет!.. Летать! Мы будем летать! — донесся сбивчивый голос откуда-то снизу, наверное, с первого этажа. Некто как будто смеялся, но в этом отрешенном истерическом хохоте проглядывала невыразимая трагедия.