– У неё какие-то особые приметы есть?.. – уныло осведомился я. Если Агата из Марчеллы, значит, я видел сегодня кого угодно, только не Агату. Ведь Ирина говорила, что к узам способны только жители их земель, клина Некоузья – а дель Фрио эти способности сегодня на редкость доходчиво продемонстрировала… Ну, то есть, не дель Фрио.

– Особые приметы? – забеспокоилась меж тем Дейла. – Зачем тебе?

– Потом расскажу, – пообещал я расплывчато, с некоторой тоской запихивая в рот последнюю ириску. Дейла вздохнула и подперла голову рукой.

– У Агатки на левой ноге, от косточки до икры, сильный ожог от кислоты, ей ещё давным-давно в ГИБХИ какой-то урод склянку на ногу уронил, чуть ли не до кости прожгло. Дель Фрио поэтому стесняется открытую обувь носить, ходит или в сапожках, или в туфлях с носочками.

– Ага… осталось увидеть её ноги, чтобы окончательно убедиться, – пробормотал я себе под нос, ероша волосы. – Спасибо, Дейлик, ты мне очень-очень помогла. Но я всё равно хочу к Алексу заглянуть, что-то мне рыбки солёной захотелось.

– А он сейчас… – начала было Дейла.

Не закончила: европодсветка над её столом неожиданно мигнула, и все шесть лампочек с треском лопнули, горячим стеклянным дождём осыпавшись на бумаги, клавиатуру и горшки с растением «мокрый Ваня». Дейла очумело взвизгнула и так резко шарахнулась назад вместе со стулом, что ударилась затылком об стену. Я к таким фокусам после Никеля уже привык, и потому действовал на автомате. Вырвав из розетки штепсель «пилота», к которому подключались компьютер и прочая офисная ерунда, схватил Дейлу за шиворот и с ней в охапке вывалился из приёмной спиной вперёд. Очень вовремя – моднявые белые лампы, которые я скрыто нелюбил и обзывал «пипец, самец пипетки» из-за их неоднозначной формы, последовали ударному примеру евросветильников. Дейла висела на мне, облапив руками и, по-моему, даже ногами, как детёныш панды на любимом бамбуковом деревце, и невнятно подвывала нечто вроде: «Баркли говорил, говорил, а я не верила и смеялась, глупая, а ведь Баркли говорил, говорил!».

– Что говорил Баркли? – сурово осведомился я, стряхивая с себя госпожу Манзана и бдительно косясь на потолок. Слава Са, в коридорах у непрогрессивного и антигламурного хирурга висели какие-то уёбищные плафоны времён первой мировой с обычными электролампочками.

– Баркли говорил, чтобы я вывинтила те модерновые штучки, потому что в нынешних условиях любые лампы с озоном опасны, а я над ним смеялась и не верила, глупая… – Дейла шмурыгнула носом и скорбно посмотрела на своего «мокрого Ваню», обильно пересыпанного стекляшками.

– И давно тебе Алекс это сказал? – нехорошим тоном осведомился я. У меня начало складываться такое впечатление, что про эти узы и их основоположницу Элен Ливали уже давно знает половина Антинеля, а Седару, как всегда, просто забыли рассказать.

– Да вот как мы эту красоту тут приделывали, где-то в начале недели, – Дейла всё-таки отпустила мой рукав и пошла в подсобку за веником, чтобы подмести осколки. – Алекс и вкручивать-то их не хотел, ему галогенки не нравятся. У клёцконосого белое освещение только в лабораториях, да и то жалуется, что глаза болят. Но не могу же я тут в приёмной с лампочкой Ильича сидеть! К нам серьёзные клиенты приезжают, при деньгах и все дела, а в приёмной сидит замызганный Алекс под торшером и с причмокиванием пьёт чай из блюдца. Это же абзац! Вот я и решила произвести смену обстановки и создать интересный, прогрессивный имидж нашего отделения, а выходит, что прав был клёцконосый…

– Да-да, – подтвердил я и ушёл, вероломно не дождавшись просьбы помочь с уборкой. Мне было интересно, рванули галогенки только в одном месте, или по всему зданию? А наша партизанистая иммунолог, однако, по весне заметно активизировалась,… чи ей экспансия Ливали в 7/1 корпус тоже как кость в горле? Если это так, то у меня есть шанс завербовать себе союзника.

С такими мыслями я прошагал по длинному коридору, скрипя рассохшимся паркетом, и вышел на лестничную площадку, где курили у окна приснопамятные стажёры в накрахмаленных белых халатах.

– Не угостите директора сырничком?.. – прикололся я к ним с доброй улыбкой, и практикантов тут же как ветром сдуло, только недокуренная «честерфилдка» осталась сиротливо дымиться на подоконнике. Злорадно ухмыляясь, я спустился вниз, через жилые этажи, на первый уровень. Нервно подёргал носом на запахи близкого общепита и пошёл инспектировать наличие отсутствия галогенок в левое крыло, во владения иммунологов. Заодно, может, и дамочку увижу…

За широкими дверями в столовку коридор делился надвое: справа грозно щетинилась кодовыми замками дверь в технические помещения, налево наблюдался выложенный мелкой плиткой холл, с элегическими голубыми стенами и парочкой снулых традесканций в подставках. Прямо посреди холла стояла невысокая женщина в тёмно-зелёных джинсах и белом пушистом свитерке, и молча, неотрывно таращилась на меня глазами цвета слив. Её круглое и довольно миловидное личико выражало непонятные чувства: то ли страх и обиду, то ли некоторую претензию. В общем, как-то нехорошо она на меня таращилась.

– Э… добрый день, – на всякий случай проинформировал я эту женщину-загадку, пытаясь при этом деликатно обойти её по стеночке и быстро шмыгнуть в облезлую дверь.

Женщина-загадка себя обойти не дала.

– Это вы тут что ли генеральный директор этой богадельни?! – громко и с наездом осведомилась она, продолжая буравить меня немигающим взглядом.

– Простите?.. – я изобразил бровями вежливое недоумение, поскольку совершенно не желал быть закиданным тухлыми яйцами, гнилыми помидорами и прочими сырничками за тот факт, что со вчерашнего вечера я действительно директор этой… этого Антинеля. А выражение лица дамочки напрочь исключало варианты типа взятия автографа или вручения мне Нобелевской премии мира.