– Да кто ж вас туда пустит, господа? У вас, небось, в приоритетах пятой цифрой девятка стоит. А их, коды доступа и приоритеты, ещё никто не отменял!

– В самом деле… – мы с Патриком несколько растерянно переглянулись. Я грустно вздохнул и замер, не выдохнув. Понимание коснулось меня своей нежной бархатистой лапкой – и по лбу сползла первая капля крови от колючек директорского тёрна. Я спрятал улыбку победителя в уголках губ, за дымком горького горячего чая, и пообещал Патрику:

– Не беспокойся, Пат. Если пойдёшь со мной – нас туда пропустят.

– Мерси, Сао, – в тон мне отозвался О’Филлон, протягивая руку. Мы почти дружески ударили по ладоням с улыбками, объединившими бывших кровных врагов на время войны…

*

…Вечер. Ещё не поздно, начало девятого, но за окнами густая, влажная темень, в которой беспомощно захлёбываются все чувства. Я брожу по своей комнате, рассеянно передвигая безделушки и качая ногтём «музыку ветра». Я бесцельно убиваю время, поскольку все ещё страшусь набрать номер Дьена и в одно «Да!» выдохнуть из себя всего прежнего Сао Седара – одинокого Адама мандаринового рая. В тёмных обморочных стёклах мерещится бледное лицо Норда, в дыхании оттепельных ветров слышится его тихий шёпот – а пустые коридоры скучают по эху его шагов, и ждут за дверями, как верные собаки.

Готов ли я взять всё это?

«Корона валяется в сточной канаве. Достаточно нагнуться, чтобы поднять её…»

Предчувствия тёмных откровений жгут мне сердце своим заманчивым ядом. Истина взводит курок – так пугающе рядом – и идёт за мной по пятам, целясь в затылок. За окнами темнеет, и я задыхаюсь ночью и одиночеством. От тугого комка в горле не спасает даже тонкая ментоловая сигаретка, что я стрельнул за ужином у Патрика – она бессмысленно дотлевает в пепельнице, словно воскуренное Великому Ничто благовоние. Мятный дым ощутимо щекочет ресницы, всё ещё солёные и влажные.

Я не умею принимать решений в одиночестве, поймите! Мне так нужен совет, намёк, символ верного пути, знак одобрения или неодобрения. Я барахтаюсь в мёртвых водах смыкающейся надо мной темноты, – корабль без компаса, птица с искалеченными крыльями, заблудившийся в лесу ребёнок. Даже медная ящерка над сердцем молчит, замерев в неподвижности, не желая дать мне подсказку. Кому молиться? У кого просить о помощи?

– Господин директор Антинеля Седар, – говорю я своему отражению, и внезапно сильно, до обморочной дрожи, пугаюсь этих слов.

Смуглый черноволосый мужчина в зеркальной глубине всё не отводит взгляда, и на дне его тёмно-карих глаз хищными глубоководными рыбинами, ночными тенями бесшумно мелькают странные, страшные, чужие мысли. Жёстко сжатые губы, вертикальная морщинка меж густых бровей – а взгляд стальной, цепкий, как крючья мясника. Этим взглядом можно легко и быстро подтащить к себе жертву – и тут же убить. На месте. Необратимо. Это действительно легко.

Господин директор Антинеля, Сао Седар.

Нет, это не я. Этого не может быть! Не может, не может, не может…

*

…Это оказалось проще и быстрее, чем я думал. Такая символическая потеря невинности – гипотетической, её могло никогда и не быть. Короткий ритуал передачи ключей и печати, одна подпись в приказе, распитая на троих с Дьеном и ла Пьерром бутылка шампанского. Плоско, блёкло, обыденно и протокольно скучно. Стоя с бокалом золотистого Moet Shandon в руке и фотографируя взглядом улыбочки Дьена и Джереми для личного архива, я уже не мог вспомнить толком – а на что я, собственно, надеялся?..

– Ну что же, с этого часа мы вверяем вам Антинель и наши жизни, Сао Седар, – торжественно провозгласил генерал, и вновь тонко звякнуло муранское стекло бокалов. Хотя мне отчего-то хотелось пить, не чокаясь. Садерьер застенчиво таскал из коробки вишни в шоколаде и весь внутренне сиял. Генерал же до сих пор вёл борьбу между завистью и облегчением.

Странно и смешно... В моём бокале шампанского отражаются наши перевёрнутые фигурки – несвятая троица в океане золотистого сияния. Какой-то алкогольный Солярис… Мне сейчас так легко, и я глотками пью грядущую тьму, ничего не страшась и ничему не удивляясь. Часовой омут спокойствия среди водоворотов ледяной мартовской стремнины, сметающей переправы, плотины и мосты.

Перед тем, как оставить меня тет-а-тет с аккуратно умерщвлённым прежним Седаром, Дьен останавливается в дверях комнаты и дружески кивает:

– Я завтра зайду за вами в восемь утра, чтобы помочь со всем разобраться. Первое время я буду консультировать вас, и оказывать вам содействие, господин Седар, и…

– Меня не нужно консультировать и мне не нужно помогать, – спокойно прерываю я, скрестив руки на груди. Садерьер поперхнулся, вцепившись в косяк так, что побелели ногти, а на его красивом смуглом лице мелькнуло выражение откровенной злости. Впрочем, уже через пару секунд к нему вернулось самообладание, и Дьен, подняв глаза, мягко заметил: