– А вторую? – безразлично поинтересовалась девушка.

– А, мне и одной достаточно! – небрежно отмахнулся Иван.

– Дело ваше, можете не брать, но мы пару не разбиваем, так что платить все равно придется за обе.

– Это почему же? – нахмурил брови разочарованный покупатель.

– А кто потом одну перчатку купит? – возмутилась кассир. – Мужчина, не тяните время! Берете обе или как?

– Обе! – выкрикнул Палыч и вернулся за второй.

Дома он положил покупку на полку для обуви, чтобы ненароком не забыть утром, и приступил к жарке картофеля. Жена привела из школы сына. Мальчик с упоением втянул воздух, радостно потер руки, а, заметив боксерское снаряжение, запрыгал от радости: «Вот это да!» Мать недовольно посмотрела на ценник и побагровела.

– Это что такое? – ворвалась она на кухню, размахивая перчатками, как боевым стягом.

– Орудие возмездия, – Иван на всякий случай прикрыл голову.

Но было поздно: жена, не метясь, въехала ему со всего размаха прямо промеж глаз.

– Возмездия, говоришь? – уточнила она. – К бою!

Через полчаса под глазом главы семьи распустился цветастый фингал. Когда домашние сели за стол, Буравин робко заглянул в кухню. Супруга и сын смачно доедали приготовленный им же картофель. Иван боком просочился вдоль стены и робко потянулся к буфету. От взгляда благоверной лямка его майки безжизненно упала ниц. Буратина нырнул на табурет и втянул голову в плечи. Его вторая половина с издевкой водрузила перед носом мужа тарелку с боксерской перчаткой. Вступать с ней в спор или переговоры было бессмысленно. Сглотнув слюну, Иван попятился к выходу.

Еще час жена намерено долго возилась на кухне, проверяла уроки сына, перекладывала содержимое шкафчиков и, выражая свое недовольство, отчаянно гремела посудой. Когда она приступила к стирке, прапорщик ястребом кинулся к холодильнику. Опустевшие враз полки украшала одинокая боксерская перчатка. Вторая покоилась в контейнере для хлеба. Иван не стал дальше испытывать судьбу и сунул в рот горсть геркулесовых хлопьев.

В понедельник на службу Буравин отправился злым и голодным, но во всеоружии. В мотовозе он забросил перчатки на верхнюю полку, удрученно сел у окна и через какое-то время задремал. Свою остановку он едва не проспал. Когда все пассажиры покинули вагон, идущий последним Митрофанов разбудил бедолагу. Прапорщик, слыша гудок отправляющегося мотовоза, выпрыгнул практически на ходу и на автопилоте поплелся за сослуживцами. Об утрате оружия возмездия он вспомнил только на подходе к части, и лес содрогнулся от близкого к отчаянию воя Ивана. Идущие впереди однополчане в ужасе отшатнулись, освобождая страдальцу дорогу. Буратина скакал аллюром и орал от обиды, а все с изумлением смотрели ему вслед и сочувственно переглядывались.

– Чего это с ним? – растерялся Митрофанов.

– Живот, наверное, прихватило, – предположил Волгин.

– Что-то Палыч в последнее время стал чудить, – задумался вслух Илья. – Осунулся, на людей бросается. Совсем озверел.

– Озвереешь тут! – усмехнулся Антон. – Что ни день, снимают с мотовоза. В воскресение вообще из дома вызвали.

– А что происходит?

– Какой-то неуловимый мститель каждый день срывает печать с его склада.

И только Андрей не участвовал в обсуждении. В прищуре его невинных глаз притаилась хитрая усмешка.

Следующий неурочный вызов Буратины в часть снова пришелся на выходной день. Палыч еще валялся в кровати, когда в дверь настойчиво позвонили. Иван, матерясь, стал одеваться. Жена, готовившая завтрак, злобно сверкнула глазами: «Опять твои друганы с утра пораньше! Пришибу всех, и суд меня оправдает!» – «Да на службу это», – огрызнулся прапорщик, открывая дверь.

Добираться в часть пришлось на перекладных. По дороге он, безбожно матерясь, проклинал свою горькую участь. Заодно досталось и прародителям. Солнце уже было в зените, когда Буравин прибыл на склад и опечатал его. Зайдя в караульное помещение, он обмер – начальником караула опять был Тополевский.

– Товарищ прапорщик, ваш склад снова оказался не опечатан, – участливо посетовал старлей. – Как вы понимаете, выбора у меня не было: пришлось вызывать вас из дома.

– Это все ты, твою мать! Я тебя вычислил! – сорвался на крик Буратина. – Как только ты в городе, печать на месте! Чего ты добиваешься? – в лоб спросил он Андрея.

– О чем это вы?

– Да все ты прекрасно понимаешь! – брызжа слюной, орал Иван. – Скажи, что тебе надо? Договоримся!

– Другое дело, – Тополевский улыбнулся и отвел Ивана в сторону. – Палыч, прошу об одном: будь человеком. Склад ведь не твоя собственность, – напомнил молодой офицер. – Твое жлобство уже всех достало. Ты хочешь войны? Завтра все повторится сначала.

– Сдаюсь! – взмолился Буравин. – Мне это все осточертело!

– Верю, – кивнул Андрей. – Мне тоже надоела эта свистопляска. Но это ты вынудил меня стать на защиту прав человека, знания и грамотные действия которого спасли десятки жизней, старт и твой поганый склад.

Буравин напрягся и, шумно сопя, восстановил в уме ход событий. Старлей с сочувствием посмотрел на его покрывшееся испариной лицо и миролюбиво предложил:

– Завтра ты найдешь Волгина, заменишь ему испорченный на пуске меховой комплект и извинишься. Делов-то, – он дружелюбно хлопнул прапорщика по плечу. – Палыч, героев нашего времени надо чтить и уважать, а не унижать.

– И всего-то? Какие вопросы! Пусть приходит, – обреченно согласился он и, конфузясь, уточнил: – А тебе самому-то что надо?

– Спасибо за заботу, у меня все есть, – сухо сообщил офицер.

– Ну, ты даешь! – недоверчиво посмотрел на него Иван.

Завершив рассказ, Андрей подозвал официанта и заказал чай с пирожными. Маша украдкой посмотрела на мужа. Он относился к тому счастливому типу людей, возраст которых фактически не подвластен времени. Несколько морщин на лбу, легкая седина на висках плюс пара-тройка килограммов лишнего веса – назвать такую малость изменениями язык не поворачивался. Однокашники Тополевского, которых знала Маша, постарели и погрузнели, а Андрей на их фоне и с годами выглядел молодцом, хотя испытаний на его долю выпало предостаточно.