– Возможно, - пожал плечами Лемке.
– В конце концов, ничто не ново под солнцем.

– Кроме холодильников, - сказал Ковальский, копаясь в морозных недрах.
– Где этот проклятый лёд? Всё масло попадается... Ах, вот он.

Поляк вытащил брикет льда и принялся колоть его ножом, бросая кусочки в чашку.

– Для чего вам столько масла?
– он бросил через плечо косой взгляд на Лемке.
– Современная медицина говорит, что это вредно.

– Ха!
– дребезжащим смешком отозвался Лемке.
– Попробовали бы вы сказануть такое заключённым из Бухенвальда!

– Вы, кажется, не были в Бухенвальде, мистер Лемке?
– невинно спросил Ковальский. Лемке немного замялся.

– А вы бы хотели, чтобы я там был, так?
– в его голосе прорезалось раздражение.
– Догадываюсь...

– Догадывайтесь на здоровье, - сердечно улыбнулся Ковальский, взял чашку с наколотым льдом и вышел из кухни.

Навстречу ему по лестнице спускались две студентки, снимавшие одну на двоих комнату во втором этаже. Одну звали Анджелина Вуд, вторую Лиза Бэнкс. По новой молодёжной моде они обижались на обращение "мисс" и требовали, чтобы их называли по именам. Обе были одеты в лёгкие хлопчатобумажные туники ярких расцветок, но Анджелина, как более консервативная, носила белую шляпку в красный горошек, с опущенными полями, тогда как выгоревшая на солнце мальчишеская стрижка Лизы дерзко торчала в разные стороны. У каждой на плече было полотенце.

– Добрый вечер, малютки, - игриво произнёс Ковальский, проходя мимо них с чашкой льда.
– Кому нужно охладиться?

Девушки захихикали. Ковальского они, в силу его возраста, всерьёз не воспринимали.

– Добрый вечер, Винни, - сказала Анджелина.
– Только не надо кидаться льдом - мы идём на пляж. Это более удобный способ охлаждаться.

– Идёте с нами?
– весело спросила Лиза. Ковальский подумал немного.

– Наверное, - неопределённо ответил он.
– А впрочем, мы с Джереми выпьем мартини и догоним вас.

Он поднялся на третий этаж. Захватив в своей комнате бутылку мартини, он вышел на балкон.

– Джереми, мон шер, достаньте бокалы - у меня руки заняты. Не хотите после прогуляться до пляжа? Барышни уже отправились купаться.

– Опять флиртовали со студентками?
– засмеялся Солгрейв.
– Вы неисправимы!

– А с кем же мне ещё флиртовать?
– Ковальский комично сложил брови домиком.
– Может быть, с этой старой занудой, профессоршей Рипли? Нечего сказать, обожаю преподавательниц английской литературы из женского колледжа! Или, может, порекомендуете жирного экс-полковника колониальных войск? Больше на вилле никого нет, если не считать хозяйки, кухарки и чокнутого жида, который день и ночь жрёт бутерброды с маслом.

– Вы потише, Ковальский, - сказал Солгрейв, - в наше время с подобными выражениями следует быть осторожнее.

– Не вижу ничего противозаконного в слове "жрать", - возразил Ковальский. Солгрейв расхохотался. Оба откинулись в шезлонгах, потягивая мартини. Солнце уже опустилось низко в просвете между кипарисами, но всё ещё пригревало ощутимо.

– Знаете, - Солгрейв расстегнул ворот пижамы, - насчёт пляжа это дельная мысль. Я бы и правда искупался.

3.

В красно-жёлтой гавайке, бермудах и сандалиях на босу ногу, Солгрейв стоял в коридоре и стучал в дверь Ковальского.

– Скоро вы там? Долго я буду здесь торчать?
– прокричал он. Из-за двери послышался капризный голос:

– Джереми, душа моя, ну неужели так трудно чуточку подождать? Дайте мне одеться.

Солгрейв смирился. Минут через десять дверь номера распахнулась, и оттуда вышел Ковальский. На нём был белоснежный фланелевый костюм с лазурной шёлковой рубашкой, тёмно-синим узорчатым жилетом и канареечным галстуком-бабочкой. Голову он поверх шапочки прикрыл белой панамой. Ноги были обуты в столь же ослепительно белые парусиновые туфли. На левой руке у него висела нарядная кошёлка, а под мышкой правой он держал бамбуковую тросточку с янтарным набалдашником.

– Чёрт бы вас побрал!
– охнул Солгрейв, хотя это зрелище он видел не впервые.
– Вам ещё не надоело выделываться? Только не говорите, что под этим у вас ваш жуткий купальный костюм с лямочками.

– Вовсе нет, он тут, - Ковальский показал на кошёлку.
– Переоденусь в кабинке. У вас есть мелочь?

– Я сейчас умру, - сказал Солгрейв.
– Какой, по-вашему, год на дворе? Кто нынче ходит в таком виде на пляж?

– Я, - скромно ответил поляк.
– А год на дворе дивный и восхитительный.

Похоже, размышления об анахронизмах были благополучно забыты.

Оба спустились вниз по лестнице и вышли с виллы. Во дворе хозяйка, мадам Дюшан, развешивала выстиранное бельё. Ковальский поздоровался с ней по-французски самым изысканным образом.

– Вам того же, мсье Ковальский, - мадам Дюшан приподняла верхнюю губу, окаймлённую тёмными усиками.
– Неужто купаться собрались?

– Да, сегодня очень жарко, - ответил Ковальский, старательно выговаривая слова. Хозяйка сняла с сучка груши связку прищепок.