– Может, он... Кто его знает.

– Не жеманьтесь, коллеги, - презрительно сказал Ковальский и сдёрнул всю простыню. Взгляд мисс Браун впился в обнажённое тело убитого. Почти сразу она пронзительно вскрикнула и кулём рухнула на пол.

– Я же говорил!..
– укоризненно бросил Мэлоун. Не слушая его, Ковальский обхватил гладильщицу за плечи, приподнял и отвесил ей затрещину. Девица очнулась. С каким-то бессмысленным выражением в глазах она выговорила:

– Это... это... это Мэтт!

– Мэтью Крэмп?!
– ахнул инспектор.

– Да, да, - твердила мисс Браун, повиснув на руках у Ковальского, - что я, не знаю эту штуку, которой он мне вдувал? У его дружка-монаха совсем не такой!

– Нам повезло, инспектор, - цинично отметил Ковальский, - что от удушения бывает эрекция.

– Тьфу на вас, - чуть не сплюнул Мэлоун.
– Что же получается - это Мэтью Крэмп, постриженный маникюрными ножницами?

– Сто раз говорю, это Мэтт, - в отчаянии заявила мисс Браун.
– Не знаю, для чего он тоже простриг макушку, ей-богу. Ужас!

По её лицу потекли слёзы, размазывая румяна.

– Но ведь дьякон, Мак-Лири, опознал его как Джеффри Гринфильда, - растерянно напомнил Мэлоун. Ковальский отпустил немного пришедшую в себя девушку и оправил свой канареечный галстук.

– Это вы у него спросите, почему. Думаю, вам пора арестовать Мак-Лири.

– А где в таком случае настоящий патер?

– Настоящий патер, - усмехнулся Ковальский, - скорее всего, в этот момент продаёт кому-нибудь англосаксонскую чашу. Не падайте духом, мон шер, кое-какие зацепки у нас есть. Нам нужен антиквар, к которому приходил коротко стриженный молодой человек лет двадцати семи и предлагал чашу донорманнской эпохи.

– Почему коротко стриженный?

– Потому что, поменявшись одеждой с Крэмпом, он должен был сам замаскировать тонзуру, а самый простой способ это сделать - остричься под машинку.

– Поменявшись одеждой с Крэмпом...
– как попугай, повторил Мэлоун.
– Ну и ну! Значит, он ушёл в одежде Крэмпа. Его-то вещи все были в доме... Ладно, придётся заняться лондонскими антикварами.

7.

Слуга-араб с наглой рожей, к виду которой Раймонд Фримен уже притерпелся, без единого слова пропустил его в квартиру. Епископ вошёл в гостиную, полную сигарного дыма. Ковальский приподнялся ему навстречу с оттоманки.

– Salvete, ваше преосвященство, - он церемонно указал на кресло.
– Садитесь. У меня есть для вас две новости - хорошая и плохая.

Обливаясь потом от жары и волнения, епископ уселся и сложил руки на коленях. Ковальский оглянулся через плечо на дверной проём.

– Сказать Али, чтобы он принёс вам выпить?

– Не надо, - поспешно сказал Фримен, крутя на пальце перстень.
– Что у вас за новости?

– Хорошая новость состоит в том, что отца Гринфильда никто не убивал. Он жив и прекрасно себя чувствует.

– Как?!

Лицо епископа побелело, став такого же цвета, как напудренный лоб Ковальского. Он схватился за подлокотник кресла.

– Вы бы лучше расстегнули ворот, - прагматично посоветовал сыщик, - так и в обморок упасть недолго.

– Джеффри жив, - проговорил Фримен, стянув с головы лиловую шапочку и утирая ею пот.
– Не могу поверить этому счастью.

– Верить не обязательно, - Ковальский вытянулся на оттоманке.
– Плохая новость состоит в том, что жить ему всё равно осталось не больше месяца.

Епископ закусил шапочку зубами. Его взгляд, обращённый к Ковальскому, сделался совершенно безумным.

– Вы не ослышались, - отвечая на его немой вопрос, сказал Ковальский.
– Отца Гринфильда повесят за убийство рабочего Мэтью Крэмпа, которого он задушил, остриг маникюрными ножницами и выдал за собственный труп.

– Боже праведный!
– вырвалось у Фримена. Его голова со светским пробором в красивых сединах поникла; он уставился на пряжки собственных туфель.

– Не этого я ждал, когда начал частное расследование.

– Я не подписываю перед клиентами обязательства, что результаты расследования окажутся приятными, - сказал Ковальский. Терзая в руках шапочку, Фримен взглянул на сыщика.

– Сколько с меня?

– Много ждать от служителя Петра не приходится, - Ковальский протянул епископу авторучку с позолоченным пером, - в этой-то стране. Семь фунтов, и мы в расчёте.

Как во сне, епископ выписал чек. Не в силах больше ни о чём говорить и даже думать, он попрощался с Ковальским и покинул квартиру.