Вместо тюфяка положен был тоже мех. Лидия блаженно улыбнулась и расплела косу. Она развязала рюкзак, чтобы вынуть большой гребень. Поверх всех вещей лежал смятый листок бумаги. Откуда он взялся? В недоумении она подошла к свече. На листке написано было карандашом большими, растопыренными буквами. Буквы боялись задеть друг друга и старались держаться врозь, но все-таки свалились на строку строкой:

Он догадался сунуть записку в ее рюкзак!.. Но что это значит? Сеня сам не захотел сойти в Черендее? Он добровольно остался на самолете?.. Он сговорился с пилотами? Но зачем?.. «Добраться до БС»! Что это означает?..

В темноте багажника, ощупью, он написал это… Лидия была взволнована. Ей хотелось немедленно показать Василию, но весь дом спал.

Ночной холод набросился на нее из окна. Лидия быстро и радостно окунулась в глубокий мех постели. Мелодичный звон оповестил об этом весь дом: гостья легла.

Разнесся новый быстрый перезвон, и музыка умолкла, потому что гостья спрыгнула с кровати.

Она стояла на полу и тревожно разглядывала свою коварную постель. На уголочках подушек она обнаружила колокольчики, на концах исподней простыни были бубенчики пришиты, и еще где-то какие-то очень звонкоголосные украшения; должно быть, серебряные и медные. Это не кровать была, а целая колокольня, музыкальный инструмент.

Лидия осторожно села и тихохонько легла. Но все эти хитрости были напрасны. Нежный звон сопровождал ее старания, и она рассмеялась.

Колокольчики оживленно перевили ее смех. Каждое ее движение стало мелодичным. В отчаянии она съежилась и лежала не шевелясь, и простыня притихла, но пушистые зайцы не унимались и вместе с подушками отмечали тихими трелями легкое дыхание гостьи.

Лидия не выдержала и прыснула в подушку под радостный аккомпанемент бубенчиков и колокольчиков, и тогда она стала хохотать. Она побила свою веселую постель, ужасаясь громозвучным следствиям своей смешливости, а почетная постель трезвонила, как расскакавшаяся удалая тройка, частично утешая радушного хозяина в том, что гости не сполна воспользовались кулаковским гостеприимством.

Бесконечная стена южного берега Лены, ощетиненная темно-зеленым лесом, раскрывается неширокими доломитовыми воротами, и Полная выбегает из них, будто торопится поспеть в протоку и через протоку — в Лену, чтобы Лену пополнить. Она спешит, бежит и никак не выбежит вся — и совсем незаметно тонет в протоке. А Лена и не знает о ней.

Лена и Лидия длительно глядят на ободранные ворота Полной. Крутые и высокие откосы ворот поросли тайгой, но в некоторых местах она содрана вместе с питательной почвой — широкими полосами снизу вверх. После жестокой вырубки лес не может прижиться вновь, и такой берег разрушается, насыщая воздух пылью далеко, и Лена «болеет» в таких берегах: обмелевает, ее теснят пески.

А Лидия сказала с эгоизмом геолога, что эти склоны «хорошо обнажены»: она могла с удобством видеть желтые, красные, светлые и темные оттенки коренных пород.

Первые сорок километров от устья Полной — до Алексеевки — Зырянов обследовал в прошлом году. Теперь их прошли довольно быстро, сделали общий обзор из лодки. Только перекаты задерживали даже в нижней части реки, наиболее полноводной.

В Алексеевке помнили Зырянова по его прошлогоднему посещению, а в одной семье было у него даже двухлетнее знакомство. Сын старого охотника Алексея Петрова работал с Зыряновым с 1932 году на Байкале.

Лидию удивила пылкость встречи Василия с его знакомыми в Алексеевке: в Черендее он этой пылкости не проявил — хотя к нему она проявлена была в избытке.

Василий бросился к старику Петрову, жал ему руку, обнимал, благодарил за присланные камни. Старик улыбался и сказал, что все камни сыскал Пётра. Это вызвало у Зырянова новый прилив энтузиазма — по адресу Пётры. Лидия смотрела на эти чрезмерности с ироническим сомнением.

Лидия заметила, что Женя взглянул сразу с ревностью на влюбленное обхождение Саввы с Василием Игнатьевичем, и это ей показалось тоже смешным. И вдруг она услышала имя Сени, произнесенное сыном Петрова. Женя спрашивал, не знает ли Василий Игнатьевич, где Сеня, получал ли от него письма.

— Улетел в Русское жило! — сказал Зырянов, смеясь.

Лидия возмутилась:

— Как вы можете смеяться над его ужасным положением! К тому же он попал в это положение из привязанности к тебе!

Василий опять посмеялся и ушел.

Женя со скрытым волнением тревоги и зависти выслушал рассказ Лидии о необычном и, может быть, опасном приключении, затеянном Сеней, всем сердцем благодарный женщине за интерес и сочувствие к его товарищу. С этой минуты он оказывал ей высшее доверие. Они еще ни о чем не поговорили — только о Сене, но обоим казалось, что вполне поймут друг друга во всем. И, с бессознательной мудростью укрепляя эту общность, оба держались первой темы, которая их сблизила: каждый вечер, встречаясь за ужином, они стали говорить о Сене.