— Старый, — поправила Лидия.

— Опять нет: Василий Игнатьевич сам сказал — старинный человек. Его звали Николай Иванович, фамилия — Меншик, прозвище — Плехан. Он признал Сеню за Тарутина из Русского жила и рассказал про Сеню, что у него предки — достойные люди, они писали сказку на берестах — обо всем, что с ними произошло за четыреста лет. Сенин отец писал, дед писал, прадед писал…

— Я все поняла теперь!.. — прошептала Лидия. — Николай Иванович велел Сене вернуться в Русское жило, где его род живет. Сеня должен тоже писать Берестяную Сказку Русского жила. Так вот что означают эти две буквы в Сениной записке: БС…

Женя считал невежливым подтверждать очевидные вещи. Он только сказал:

— Надо выручать Сеню. Василий Игнатьевич будет выручать?

— Поехать на Индигирку он, конечно, не сможет.

Мальчишки спали. Женя с отцом легли у костра. Василий делал бензольные вытяжки, Лидия записывала в тетрадке и обвязывала образцы. Это продолжалось долго. Она думала о необыкновенной судьбе Сени, о пугающих пророчествах Алексея Никифоровича, об опасностях пожара в тайге и вспомнила тетрадку.

Слипались глаза. Надо будет прочитать Сенину тетрадку. Доломиты загорелись у нее в руках, она отбросила их. Они упали в траву, лес загорелся. Она побежала в лес предупредить Савву о пожаре.

Василий разбудил ее.

— Я уснула, — сказала Лидия виноватым голосом. — Куда-то уронила тетрадку. — Она пыталась найти тетрадку в густых сумерках и шарила по сухой безросной траве.

— Я подобрал тетрадку, — сказал Василий. — Завтрак готов. Я уже поел, иду на реку.

— В темноте? Ночью?

— Сейчас рассветет.

Из темноты к костру подошел Савватей, вытряхнул добычу. Камни глухо застучали, запахло порохом и керосином.

— А ну-ка, посмотри-ка, Лида!

Василий, не взглянув, ушел. Лидия похвалила камни. Она подошла к воде, умылась и тогда поняла, что ночь каким-то образом миновала ее.

Впервые самолет из Якутска летел на восток. Маленький, с кабиной на три пассажира, «юнкерс» разведывал кольцевую трассу по договоренности с богатой организацией, заготовляющей пушнину. Для очень рискованного полета выбрали самых опытных летчиков, летавших в гражданскую войну, несмотря на важный недостаток у обоих: притупление почти до утраты чувства страха.

Полет поторопили ради его агитационного значения. Самолет летел на поплавках. В тундре оттаяла трава, но еще не стронулся лед на реках внутри Полярного круга. Внизу, не очень далеко, зелено-бурая равнина медленно поблескивала водой в траве, уплывала к северу. Белая полоса льда на Индигирке неровно раздирала тундру в течение трех часов, от моря к югу, к туманным горам, и негде было сесть.

Летчики высматривали на равнине и в предгорьях жилое место, хотя бы одну юрту или одного охотника, и приличную воду.

Помощник указал пилоту пальцем на белый распадок в горах на восточном берегу. Распадок уходил в ущелье, а над истоком клубилось облачко.

Единственный пассажир в кабине, затиснутый между посудами с горючим и другими запасами, тоже прильнул к целлулоиду квадратного окошечка. Светлая полоска в распадке оказалась громадной наледью, на многие квадратные километры, и гороподобный обрыв наледи неприступно висел над долиной Индигирки.

Пилот мрачно сказал:

— Вот сюда бы его и вытряхнуть.

Наледь примерзла обоими концами к каменным косякам ущелья, запирая наглухо распадок. А в одном месте из-под наледи вытекала речка и впадала в Индигирку.

Наледь захватила все видимое ущелье, километров на тридцать вверх. Истоки ее скрывались в прорези гор, под облаком — и там, сквозь легкий туман, блеснула вода.

Пилот не мог поверить, чтобы в верховьях такой наледи могла быть чистая вода.

На сухих осыпях тлел сухой и теплый рассвет. Солнце где-то уже взошло, но в ущелье Полной небо было серое, пепельное.

— Алексей Никифорович, посмотрите, какое небо! — воскликнула Лидия. — Это не от пожара в тайге?

— Само небо дымит, — сказал старик, — солнце нажгло.

«Как поэтично!» — подумала она. Не могла же она принять его слова буквально. Она взглянула на часы — было шесть часов — и тут же увидела темную полоску в низком обрыве берега. В это время она шла левым берегом.

Лидия бросилась к ней, отбила кусок породы, понюхала. Сделала вытяжку. Битуминозный слой известняков вышел на дневную поверхность!

Она стала кричать Василию.

Он шел в реке ближе к правому берегу. Клекот переката заглушал голос Лидии, но, может быть, Василий слышал и не хотел оставлять след, которым шел? Она продолжала кричать. Наконец-то!

Он посмотрел на Лидию, потом разглядел темную полоску породы в обрыве берега у ее ног, над самым урезом воды, и побежал к ней.

Он оступался, дно завалено было колкими, валкими обломками. Поток на перекате схватил его за ноги и два раза повалил. Он весь вымок. Лидия ждала. Василий поднимался и смотрел на темную полоску доломита, устремляясь к ней. Несомненно, он огорчался. Да что огорчался — он прямо горевал, что не сам первый увидел выход породы на дневную поверхность. Он сразу жгуче приревновал к Лидии кембрийскую нефтеносную породу — за первый взгляд.