– Попросить за него, – просто ответил отец Арсений. – Мальчик-то почему вернулся? За него друг попросил. Давай, и мы попробуем.

– Попробуем, – судорожно выдохнул Панарин.

В ту же секунду он зажмурился от яркого света. Озираясь по сторонам, доктор понял, что стоит на замощённой булыжником безлюдной городской площади, окружённой чистенькими ослепительно белыми домами с красными черепичными крышами. Увидел посередине тихо плещущий белый с золотом фонтан и множество цветов – самых разных, роскошных – и вьющийся по стенам виноград, и оливковые деревья, увешанные плодами. «Что-то итальянское», – подумалось Женечке. – «Только голубей не хватает».

Отец Арсений между тем всё так же – за руку – повёл Панарина в храм, украшенный невероятной красоты цветными витражами, наполненный иконами, испускающими тёплый неземной свет и распространяющими вокруг райское благоухание. Подойдя к алтарю, отец Арсений простёрся пред распахнутыми Царскими Вратами и замер. Женечка постоял рядом секунду, а потом бухнулся на колени, на прохладный белый мраморный пол, и начал молиться так горячо и страстно, как никогда в своей жизни ещё ничего не просил.

Он ясно чувствовал, как в груди пульсирует и растёт, с каждым ударом сердца выталкиваясь наружу, жгучая, всепоглощающая боль. А потом доктор понял, что его услышали. Перед глазами неожиданно бесконечной лентой развернулась вся его жизнь. Он смиренно созерцал собственный жизненный путь, в какой-то момент сливающийся с судьбой того, за кого он пришёл сейчас молиться. Падение, покаяние, подъём, потом снова падение, снова покаяние, снова подъём – то, что когда-то приводило доктора в отчаяние: невозможность раз и навсегда крепко стать на ноги и больше никогда не падать. Много позже он стал расценивать спотыкательность своей духовной жизни как подарок: возможность всегда помнить свою слабость, свою греховность, своё несовершенство, возможность приобрести смирение.

Сколько в его жизни было безумия, страсти, отчаяния! Но его душевные метания всегда порождались жаждой, подлинным желанием обрести – в каком угодно виде – но Истину. «Киса, чего же ты, в конце концов, хочешь?!» – как-то раз не выдержал Руднев, когда, забросив йогу, Панарин увлёкся христианской мистикой. «Хочу быть святым», – твёрдо ответил Женечка, имея в виду, что конечной целью может быть только полное освобождение от тлена, греха и смерти, а вовсе не славу и превозношение, как, похоже, показалось тогда его ошалевшему от подобных откровений другу.

С состраданием оглядел доктор жизненный путь своего злосчастного приятеля: Руднев с самого раннего детства напоминал мумию – спелёнутый по рукам и ногам неизвестно когда данными обещаниями, ведомый по заранее проложенным путям. Безжизненным холодом веяло от его судьбы, обречённостью и безотрадностью. Панарин увидел крепкие чёрные нити, которые тянулись за Рудневым из его туманного, тёмного прошлого и которые, без сомнения, связывали его с тем, кого он называл Господин в чёрном. Именно из-за него, напомнил себе доктор, его друг и лежит сейчас холодный и неподвижный в заброшенном старом доме.

Женечка яростно обеими руками дёрнул нить, пытаясь разорвать её, но тотчас заметил, что эта самая нить соединяет с Рудневым и его самого. И связывает их с ещё какими-то расплывчатыми фигурами, показавшимися до боли знакомыми, почти родными. Он почувствовал, что нить идёт прямо от сердца через сердечный меридиан и только выходит она наружу не через мизинец, а из центра ладони.

Панарин поднёс нить к глазам и рассмотрел, что с его стороны она давно уже не чёрная – тёмно-синяя, может быть, фиолетовая – но никак не чёрная. Внезапно Женечку осенило: если они связаны, значит можно передать Рудневу часть своей энергии! Он сосредоточил на нити всю силу охватившего его страстного желания вернуть друга, и та засветилась интенсивным фиолетовым светом. «Молодец, Евгений!», – услышал он растроганный голос Радзинского, и тут же провалился в пустоту, в небытие, в сон. «В Нирвану?» – успел весело подумать он, растворяясь в уютном тёплом тумане.

====== Глава 83. Против рожна ======

Для Андрея Константиновича не стало неожиданностью полное крушение романова замысла. Когда проклятый мальчишка явился к нему с требованием вернуть диск, он сразу же после его ухода раскинул карты. Выпала «Смерть» – любимая карта Старшей Арканы, которую Руднев одно время даже постоянно носил в нагрудном кармане – так она его притягивала и завораживала своим величием и, как ему казалось, безграничной властью над всем живым.

В ту же ночь ему приснился Господин в чёрном и пообещал вскорости забрать его к себе. Его тёмный силуэт очертаниями чрезвычайно напоминал ту самую Смерть с картинки. Андрею Константиновичу вдруг ужасно захотелось, чтобы наставник крепко обнял его, обернул своим плащом и взял с собой – как в детстве. Но когда он приблизился к патрону, то увидел, что перед ним на самом деле стоит Роман и, сверкая своими дьявольскими чёрными глазами, протягивает ему диск. Руднев в ужасе отшатнулся и проснулся весь в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем и пересохшим нёбом, к которому прилип онемевший язык.

Но задолго до этого Андрея Константиновича предупредил Панарин. Он, как и обещался, после встречи с Радзинским честно рассказал, что за видение напугало его в своё время до умопомрачения. Разумеется, Женечка видел, как господин адвокат стоит перед диском, как, проколов палец, орошает проводник своей кровью, как пространство вокруг превращается в зыбкое чёрное желе, которое поглощает его драгоценного товарища. Жуткий холод, которым повеяло на Женечку от этого видения, заставил его трястись в тщетных попытках согреться в течение пары часов до рассвета – дело было на дежурстве, и Панарин ужасно боялся, что кто-нибудь придёт и застанет его в таком состоянии. Положение исправили тридцать граммов спирта, разбавленных в чайной чашке сырой водой из-под крана.

Конечно же, Женечка с оптимизмом заявил, что теперь, когда диск надёжно изолирован в банковском сейфе, а Радзинский взял на себя обязательство защищать его, ничего подобного с Рудичкой не случится. Но Руднев только усмехнулся про себя: на то и видения, чтобы сбываться. А ведь в случае с Панариным это был не сон, а именно видение.

Известие о собственной близкой кончине ничуть не испугало Андрея Константиновича. Он вдруг понял, как страшно устал от жизни – от такой жизни. Возможность изменения своей или чьей-либо ещё судьбы казалась ему такой же нелепой выдумкой, как говорящие рыбы или снегопад в жаркий летний полдень. Женька – не исключение. Он с самого начал был вопиюще светлым. Руднев даже немного отогрелся рядом с ним. Научился смеяться – сперва наедине со своим единственным другом – Панарин беспрестанно его смешил, дурачился и так заразительно хохотал… Андрей Константинович был убеждён: Женечка не изменил свою судьбу – он ей последовал. Бросил своего больного на всю голову товарища и упорхнул. А Руднев пошёл дальше – по заранее проложенному маршруту.