Виктория без смущения распахнула блузку, обнажив шею. На ней висел, слабо поблёскивая алый медальон. Девушка сняла его дрожащими руками, осторожно кладя на поверхность стола прямо перед окаменевшим историком.

– Откуда?.. Откуда это у вас?..

– Умоляю, – Дементьева дрожащими руками вцепилась в край стола. – Скажите, это оригинал?

Миша увидел: на потёртом медальоне действительно сиял скрещенные молот и серп, однако под ними чернели пять букв вместо трёх. Мальцес сгрёб цепь украшения в ладонь и немного приподнял ожерелье, внимательно разглядывая его поверх монокля.

– Абсолютно верно. Это оригинал, миледи. В-вот видите, мелкие-мелкие царапинки? Немного после Октябрьской революции страна стала называться Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой... М-медальон был сделан осенью в Финляндии, а позже пришлось переделывать вторую букву «Р» на «Ф» и добавить ещё две последние буквы. Видите, получается зеркальный эффект? Необычное свойство аббревиатуры… Послушайте, так как в этом деле я уже достаточно давно, я бы должен был бы переманить у вас эту поистине драгоценную вещь, но не стану этого делать, а знаете почему?

– Почему?..

– Потому что не вижу в ваших глазах корысти и цинизма. Обычно ко мне являются люди ради материальной наживы, а вы, уверен, не собирались продавать её. Поэтому верно делали, что прятали её – привычки передаются по наследству, моя дорогая.

– Я действительно не собиралась её продавать, но… не понимаю, причём здесь наследственные привычки? Вы намекаете на то я… – голубые глаза Виктории заблестели.

– Да, – кивнул Мальцес. – Больше чем уверен, что это так. Извините за вопрос: вы имеете какое-либо отношение к политике? Вижу, что имеете, а в наше время актуальны только две позиции: правая и левая. Вы же, если бы разделяли националистическую позицию, не носили бы символ коммунистического течения. И вот после этого вы будете отрицать свою потомственность?

– Да, я левая, и я интернационалист, но… взаимно простите, но я не имею никакого отношения к еврейской нации. То, что вы предполагаете – не есть так...

– Ах, я понимаю вас: вы сейчас шокированы и не можете рассуждать логически, отрицая объективность. Ну, посудите сами, откуда у вас иначе мог взяться его медальон? Вы ведь раньше не знали об этом… Извините за давление, я хочу показать ценность вашей родословной и вашей вещи. Ужасно, ужасно, конечно, что вы этого не знали, во времена этого Джугашвили имя Льва Давидовича было вычеркнуто из истории, поэтому неудивительно, но ужасно…

Виктория была бледной, как алебастровые колонны Смольного. Она в немом молчании выскочила из лавки Мальцеса и потерянно опустилась на лавку, параллельной аллее. Во вспотевшей ладони девушка судорожно сжимала жгущий пламенем её руку медальон. Взор был потерянным – в первый раз за всё время социал-демократка не знала, что делать. Обыкновенно за минуту в голове её мог созреть какой-нибудь план или выход, но теперь, когда ситуация зашла в абсолютный тупик, с сознанием произошёл коллапс.

Единственный человек, кто оказался шокирован больше Вики, был Орлов, но если девушка была обескуражена и молча сидела в оцепенении, то Миша – наоборот: лицо покрылось бардовыми пятнами, а глаза широко распахнулись от злости. Он навис над социалисткой и спросил с неистовым гнётом:

– Ты потомок Троцкого – почему ты мне этого не говорила?!

– Заткнись… – губы Виктории вздрогнули. Она клацнула челюстью и обратила взгляд на медальон: разжала ладонь – украшение, слабо блистая, повисло на серебряной цепи.

– Нет, действительно, что за фигня получается? – Орлов в порыве гнева бродил из стороны сторону, вокруг лавки. В нём появилась великое желание размозжить камнем лгунье голову, задушить цепью, зарезать ножом – всё, чтобы отомстить за все беды, которые пришлось пережить и испытать. – Мы полгода, грёбанных полгода потратили только на поиск того, что, блин, весело у тебя на шее??? И что, вот… как вот это может быть ключом для активации твоёго грёбанного оружия? Тупик! Тупик!

Белобрысая оппозиционерка взглянула в лицо Орлова и после того, как их глаза встретились, парень замолк. Виктория железным, звенящим голосом проговорила следующее, делая перед каждым словосочетанием вразумительную паузу:

– Сбавь тон и слушай: я имею к Бронштейну такое же отношение, какое ты имеешь к Инессе Арманд. Знай я, что на моей шее висит активатор того, что мы ищем, я бы не гонялась за ней несколько лет, – девушка вновь отвела глаза в сторону и вздохнула. – Ах, если бы только Николай Тимофеевич мог предположить, что ключ был у нас всегда и так близко…

– А если он и знал? – чуть не плача спросил парень.

– Значит, и собственного отца дураком считаешь? Он бы не стал меня гонять по истории и тогда бы и он был бы жив, и ничего этого бы и не было. У нас бы уже была в руках власть. Пойдём-ка, посидим где-нибудь… Ужасно плохо. Плохо.

Девушка была окончательно сломлена: в её сумке оставался паспорт, куда была предусмотрительно спрятана записка из Смольного, мобильный телефон, который вот-вот разрядиться, жалкие полторы тысячи, пакет архивов, свёрнутых трубочкой, огнестрельное оружие с несколькими патронами и злополучный медальон, который Виктория возненавидела всей душой. У Миши же вовсе ничего не было, кроме складного ножичка – его он не выпускал из рук. Орлов поддержал идею Дементьевой о перекусе: у него неистово скрипел желудок от голода.