– Не только, - признался Хафез.
– Мы демонстрируем любые древние останки, какие удается обнаружить… но ваших древних мумий сохранилось больше всего!

– На их несчастье, - усмехнулся Имхотеп.
– Маат… Наши боги давно уступили место вашим, но Маат жива - и кровь ее питает ваших ученых.

– В этой стране никто уже не помнит о Маат, - сказал Хафез. Он вздрогнул от осознания собственных слов. Имхотеп рассмеялся.

– Ты полагаешь, что я все еще этого не понял?
– спросил жрец.

Он склонился вперед и прибавил:

– Впрочем, ты прав, что не боишься для себя такой посмертной участи. Твое тело не сохранится так долго, чтобы кто-нибудь успел надругаться над ним. Ваше время убыстрило свой ход и продолжает убыстрять - и вы, со всеми вашими чудесами и вашими машинами, которыми так гордитесь, уничтожите себя гораздо скорее, чем были уничтожены мы!

Хафез почувствовал, что в этих словах скрыто ужасное пророчество. Но тем сильнее было его возмущение, вытеснившее страх.

– И это говорит мне тот, кто…

– Содеявший то, что содеял я?

Имхотеп откинулся в кресле.

– Я всегда ведал, что я творю. Вы этого не ведаете. Но сердце каждого ответит…

Он помолчал и закончил:

– Я могу сказать тебе и то, что времени, как его понимаете вы, не существует. Все всегда возвращается к своему началу.

Некоторое время оба молчали. Хафез, однако, в какой-то мере научился чувствовать настроение жреца. Он спросил:

– Так ты будешь работать со мной… господин?

– Да, - ответил Имхотеп почти равнодушно.

Потом жрец посмотрел Хафезу в глаза, и голос его опять обрел силу.

– Я не приму участия в осквернении наших гробниц. Но я буду помогать вам изучать вещи, которые уже увидели свет. И разбирать нашу божественную речь.

Он прервался, а Хафез подумал с внезапной тоской - что на это последнее едва ли дадут добро. Кто поверит способу прочтения, который предложит неизвестный сообществу египтологов недоучка?.. Даже если у Имхотепа появится фиктивная научная степень?..

– Благодарю, господин, - сказал старый египтянин.

Имхотеп кивнул.

– Едва ли я принесу тебе великую пользу, которой ты ждешь. Но мой долг я выплачу. Я все сказал.

Он опустил веки и замолчал. Хафез некоторое время продолжал сидеть - руки его сминали ткань халата на коленях, глаза были прикованы к лицу жреца. Потом он встал и торопливо ушел, стараясь не шаркать туфлями.

Едва спустившись в дом, директор музея начал распекать себя за то, что так и не сказал Имхотепу покинуть его дом: и даже не оговорил срока, в который жрец это сделает. Но снова подняться к Имхотепу на крышу и исправить эту оплошность Хафез никак не мог себя заставить.

Они обсудили детали соглашения на другой день. Имхотеп полностью подтверждал бытовавшее среди египтологов убеждение, что жрецы Та-Кемет были бюрократами. Он отпустил от себя Хафеза только после того, как директор музея подробно рассказал, какие бумаги для него подготовит.

О том, когда Имхотепу пора будет уйти, Хафез опять не решился напомнить.

Он покинул Каир в спешке, не оставив своим слугам никаких инструкций насчет гостя и не простившись с Меилой. Хафез надеялся, что самая деликатная часть их отношений как-нибудь уладится в его отсутствие.

***

После того ночного свидания Имхотеп продолжил переписку с Меилой, хотя собственной особой ее больше не посещал. Однако египтянка чувствовала, что их духовная связь не ослабевает. Может быть, только теперь они стали по-настоящему сближаться.

Имхотеп писал ей весьма глубокомысленные послания, в которых выражал порой неожиданные мысли. Не просто неожиданные - а такие, которые Меила едва ли услышала бы от своего современника. В основном это касалось прочитанных книг, которые Имхотеп поглощал с удивительной быстротой. Английский язык оказался подарком для сильного и зрелого ума, привыкшего к рисуночным текстам.

Египтянка отвечала, используя все свои женский такт и эрудицию. Незаметно для себя Меила перестала воспринимать жреца прежде всего как любовника, как возлюбленного, - он стал для нее другом, телесная близость с которым отошла на второй план.

Тем большее потрясение Меила испытала, когда однажды днем раздался звонок в дверь - а потом Роза прибежала к ней со всех ног и, задыхаясь, сообщила, что “там он”.

Хозяйка дома медленно спустилась по лестнице. Ноги слабели: египтянка цеплялась за перила и не смела взглянуть на своего гостя, точно на слишком яркое солнце, которое вдруг вошло в ее дверь.