Еще день – и можно будет продолжать путь. Мало ли что могло ему привидеться на больную голову!

Но Валент вдруг понял, что не может.

Он, никогда не боявшийся ничего, не верил ни в какие возмездия – жизнь всегда показывала Валенту, что получают по так называемым заслугам только слабые и трусы. Разве Александр Великий, Ганнибал, Помпей… и султан Мехмед Фатих не утопили мир в крови? Но кто посмеет теперь хотя бы возвысить голос против них?

Но когда он покинул палатку и его люди увидели его живым и здоровым, Валент понял, что не может приказать им следовать дальше: ехать захватывать патрикию Метаксию Калокир – божественную Феофано, вместе с ее московской подругой! Конечно, он боялся не смерти от рук женщин: он суеверно боялся того, что куда хуже смерти.

“Потом, - наконец решил македонец, когда в борьбе с самим собой одолела слабость. – Не всегда же моя малышка-жена будет с ней! Попадется и одна! И моего сына я у них непременно достану!”

Валент улыбнулся: он по-прежнему не сомневался – его от него не уйдет.

Он повернул и поехал назад в горы: когда наступит час, он предложит свою силу султану Мехмеду, как сделали уже многие аристократы. И султан, конечно, не откажется.

В ночь на двадцать девятое мая Феофано и Феодора спали в одной постели, обнявшись, – как будто обе услышали, что наступает конец мира и начало нового мира. А утром Феодора призналась:

– Мне приснилось, что с Софии упал крест…

Феофано, улыбавшаяся ей со сна, перестала улыбаться на несколько мгновений. А потом вдруг опять просияла и потрепала подругу по плечу:

– А мне приснился Валент, представь себе! Он был очень болен и звал на помощь – и никто его не слышал, кроме меня!

Феодора изумилась, встревожилась.

– И ты ему помогла?

– Ну конечно, - сказала царица.

========== Глава 94 ==========

– Все, хватит, - сказала Феофано, глядя на свою филэ. Феодора не жаловалась вслух – она вообще почти никогда не жаловалась; но Феофано понимала не только каждое слово, а каждое ее движение.

– Я могу еще, - сказала Феодора, сгибая, а потом выпрямляя руки. Потом она стала встряхивать ими, чтобы разогнать кровь: как ее учила лакедемонянка.

– Конечно, сегодня ты можешь еще, - согласилась Феофано, наклоняясь и подбирая лук подруги; ее собственный висел у нее за плечами. – Но тогда завтра ты этими руками даже миску с ложкой держать не сможешь.

Феодора, благодарно улыбаясь, села на траву; она проследила, как царица дошла до развесистой ивы, дерева Гекаты, в которую она выпускала стрелы. Сильными быстрыми движениями Феофано вырвала последние три.

– Пока стрелы у тебя есть, - сказала она, направляясь обратно к московитке. – Но нужно учиться собирать их, если понадобится… я очень хотела бы, чтобы это осталось навсегда игрой и не пригодилось тебе, но сейчас нельзя ручаться ни за один день.

Она вернула стрелы Феодоре, и та убрала их в свой плетеный тул, подвешенный к широкому кожаному поясу.

– А я хотела бы попробовать… - начала было московитка; но тут Феофано схватила ее за плечо, взгляд стал пронизывающим и страшным.

– Хотела бы попробовать сама убить? Это действительно легко… легче, чем кажется.

Феодора прикрыла глаза.

– Я плохо говорю, прости меня.

Лакедемонянка кивнула.

– Я понимаю, что ты хотела сказать, дорогая.

Она кивнула в сторону, где паслись их лошади, и подруги вдвоем направились к ним. Феодора с особенной любовью погладила свою Тессу и угостила ее хлебом: гнедая любимица пощекотала губами ее ладонь.

Они сели на лошадей и медленно поехали назад, в сторону дома. Когда наездницы соприкоснулись коленями, Феодора снова нарушила молчание.

– Я как раз думала, какое это страшное убийство – какому ты учишь меня, - сказала она. – Ведь это… почти подлость! Совсем не то, что близко сойтись в оружной схватке!

– А, теперь ты поняла, - усмехнулась Феофано. – Верно, филэ, поэтому у воинов бывают товарищи-мечи, служащие святому делу, и не бывает товарищей-луков… Я убила своего первого врага из лука, - задумчиво сказала она. – Я тогда спасала от опасности моего дорогого Марка - но было так легко поверить, что это игра… Я сидела в укрытии, и этот юноша даже не подозревал, откуда его убьют. Он был моложе, чем ты сейчас, когда я оборвала его жизнь.

Она не прибавила, что в честь этого храброго юного слуги был назван любимый сын ее подруги, - хотя, может, и стоило бы.

Феодора долго не отвечала, глядя на луку своего седла, - а потом сказала, не поднимая головы:

– Я хотела бы выстрелить, прикрывая от опасности тебя.

Феофано с гордостью улыбнулась. Конечно, хотела бы; но не только это. В ее возлюбленной варварке заговорила кровь, ей хотелось отстоять своих и себя самое, сражаясь с врагами и перенимая их силу и славу, как делали все языческие предки. Как трудно, когда такие чувства спорят с христианскими!

Но без такой – или подобной науки не может быть и твердости в вере: как и ни в чем вообще. Как сделаться храбрецом, не сделавшись убийцей?