Микитка понял, что Мардоний опасно опьянен своей первой маленькой победой, - порою даже добрые и честные люди, освободившись от долгого гнета и унижения, делались отъявленными разбойниками. А Мардоний еще и уязвленный аристократ, и разбойничье семя!

Мардоний вдруг опять поманил его к себе и, обхватив за шею, жарко прошептал на ухо:

– Они все думают, что я утонул… или утопился.

Микитка поперхнулся, хотя ничего не ел.

– Как?..

– Очень просто, - все еще гордясь собой, ответил мальчишка. – Я оставил свое платье на берегу… а этот плащ купил у нищего во Влахернах, там живет мой господин.

Тут Микитка заметил, что на Мардонии только сверху рванина, а штаны и рубаха на нем справные, только что некрашеные. И даже сандалии на ногах. Евнух покачал головой, хмурясь.

– А твой отец?

При этих словах улыбка на тонких пунцовых губах завяла.

– Он тоже думает, что я мертв.

Мардоний прерывисто вздохнул.

– Я видел сам, когда прятался, как меня искали… а потом Валент долго сидел на берегу с моей одеждой в руках, и никто не смел его задеть, даже турки…

Микитка вообразил, как приняла бы такое известие его мать, и ему стало дурно.

– А ты не думаешь, что ты не один такой умник? – хмуро спросил Микитка. – А ну как они разгадали твою хитрость?

Мардоний мотнул головой.

– Нет!

“А может, отец был даже и рад избавиться… от позора”, - мелькнуло в голове у Микитки. Он не так уж много узнал об обычаях греков, но не сомневался, что Валент гордился сыном куда меньше, чем сын – отцом. Греческое аристократство до сих пор превыше всего ценило телесную силу, красоту и ловкость с оружием!

Правда, Мардоний был хорош собой, - но красотой более девической: скорее как евнух, чем как воитель. Подобно самому Микитке в его годы. Это была какая-то иная кровь, нежели у Феофано, - более восточная и темная; даже фамилия Мардония звучала не по-гречески, хотя все эти господа были ромеями.

– Откуда ты родом? – спросил Микитка.

– Из Македонии, - гордо ответил Мардоний. – Это искони православная земля*… а до тех пор была земля, славная победами.

– Я слышал, - кивнул Микитка.

Наверное, Аммонии пошли от каких-нибудь диких македонских вождей, переженившихся на пленных персиянках. Вот сокровище ему досталось! Микитка вздохнул.

– Теперь-то ты как думаешь быть?

Мардоний воззрился на него, точно это само собой разумелось.

– Как это – как думаю? Ты укроешь меня!

Микитка не ответил, поджав губы: на душе вдруг стало прескверно. А Мардоний прибавил:

– Вы, скифы, хоть и не горазды на выдумки, но своих не выдаете – я знаю!

Микитка оскорбился, вспомнив, как русские этериоты многие месяцы прятали у себя жен и детей – бывших рабов. И они, значит, без хитрости?

Он поднял глаза на Мардония и тут же опять потупился; на щеках расцвели малиновые пятна. И тут Мардоний наконец спохватился.

– Прости, я был с тобой груб!

Микитка хмуро посмотрел на него.

– Прощаю, так и быть.

Он сорвал травинку и раскусил, раздумывая, - и Мардоний теперь ждал почти благоговейно, не смея прервать его размышлений.

Наконец Микитка отбросил за спину длинные русые волосы и встал; Мардоний немедленно поднялся следом.

– Я тебя отведу к товарищам отца. Это неподалеку, - сказал евнух. – Но только ты никому не скажешь, кто ты такой!

Теперь Мардоний почти оробел.

– Хорошо… А что ты им скажешь?

– Скажу, что ты мой друг и сбежал от турок. Этого нашим будет достаточно, - отозвался Микитка, шагая вперед; Мардоний трусил рядом, заглядывая ему в глаза. – Но не думай, будто мы просты.

Мардоний вдруг бросился ему на шею и пылко поцеловал. Микитка чуть не отпихнул мальчишку от неожиданности, хотя давно наблюдал такие выражения приязни у пылких греков и итальянцев.

– Спасибо тебе! Ты истинный друг! – воскликнул мальчик.

И тут вдруг оба поняли, что Мардоний до сих пор не знает имени своего благодетеля, - и одновременно расхохотались.

– Но как тебя зовут, друг? – спросил Мардоний, успокоившись.

– Никита… “Петрович”, - чуть не закончил Микитка.

– У тебя наше имя… Я очень рад, - сказал Мардоний, покраснев от радости и волнения. Они крепко пожали друг другу руки.

Через несколько шагов Микитка увидел знакомую калитку в белой стене – высокой и толстой, точно монастырская стена или ограда султанского гарема. Но калитка была не заперта; Микитка отворил ее и вошел, и Мардоний следом.

Микитка опять велел другу спрятаться. А потом ушел; и не было его довольно долго.

Вернулся русский евнух с высоким и дюжим мужчиной, голым по пояс: на плечах у воина еще блестели капли воды. Он только что обливался от жары. Спутник Микитки был очень загорелым, но с льняной головой и голубыми глазами.