– Ратша, - сказал Микитка изумленному витязю, когда навстречу им из кустов встал Мардоний. – Это мой друг, он бежал от турок! Он не понимает по-нашему!

– Видимое дело, - сказал Ратша, глядевший на смуглую черноту гостя.

Он склонился над мальчиком и положил ему руку на плечо; Мардоний едва не отпрянул.

– Ты кто таков? – спросил витязь по-гречески.

– Я…

Тут Мардоний покраснел и забыл, как собирался солгать. Да он и не сумел бы перед этим человеком!

Ратша кивнул и, похлопав мальчика по плечу, отвернулся. Он очень хорошо понимал, что стыд бывает разный.

Но на Микитку белоголовый русич посмотрел очень сурово.

– Прокормить его мы прокормим, кусок на такой рот найдется, - сказал он. – Но если с ним что-нибудь… я с тебя три шкуры спущу! Ты теперь за него в ответе!

Если с Мардонием выйдет “что-нибудь”, хмуро подумал Микитка, спускать шкуры будет не Ратша…

– Он ничего не учудит, дядька Ратша. Я за него ручаюсь, - сказал Микитка - и посмотрел на Мардония. Тот ничего не понял из разговора старших, но понял, что речь о ручательстве: и серьезно кивнул.

Потом Микитке пришло время уходить; помогать матери. Мардоний попросил его приходить почаще. Ведь у него никого не осталось, кроме нового скифского друга!

– И приду, и тебе дело сыщу, - кивнул Микитка, вспоминая нежные руки Валентова сына. На прощанье Мардоний еще раз одарил его улыбкой и поцелуем. Микитка улыбнулся в ответ и направился прочь, думая: Господи, Господи.

* Мегарон - греческий дом прямоугольного плана с очагом посередине.

* На самом деле до освобождения от османского ига македонская церковь подчинялась попеременно Константинополю и Риму.

========== Глава 99 ==========

Агата сидела за занавеской, отгораживавшей ее от всех, и плакала. Руки ее были сложены на тугом животе; лицо опухло от беременности и от слез. Ей было в эту минуту ненавистно все – считая и семью, и ребенка, которого она еще только готовилась произвести на свет. Но умереть она не могла. На самом деле у них осталось очень мало таких смельчаков, как малыш Мардоний, - и кто бы мог подумать, что…

За занавеской смеялись, хлопая в ладоши, - играя в какую-то игру, - турецкие служанки, от одного вида которых у Агаты начиналась тошнота, как в первые месяцы тяготы. В доме ее мужа было так невозможно много женщин, которые только и знали, что болтать ни о чем, есть и холить свое тело, - даже в этой комнате, считавшейся ее собственной, дочь Аммония не могла найти покоя!

Наконец, услышав новый взрыв бессмысленного смеха, она не вытерпела.

– Замолчите! – прикрикнула Агата по-турецки, раздвинув занавески; женщины тут же замолкли и склонились перед нею. Несмотря на то, что Алтын была только “маленькая госпожа”, - младшая жена Ибрахима-паши, - служанки беспрекословно подчинялись ей. Хотя весь этот курятник, считая до самой старшей жены, квохтал и полошился, когда на женскую половину входил господин; и так же все женщины в доме смирялись перед другими мужчинами, считая даже мальчиков.

Впрочем, слуги-мужчины не могли им приказывать прямо – слуги-мужчины вообще не разговаривали с женщинами, подчиняясь своим турецким господам. О, как хорошо была построена эта клетка!

Агата услышала шаги снаружи, приглушенные коврами, потом испуганный шепот служанок; и поняла, что идет муж. Она знала, что турчанки при виде него склонятся до земли, и ей тоже следовало бы встать и приветствовать его поклоном…

Агата осталась сидеть, не заботясь о том, что растекшаяся сурьма измазала щеки.

Занавески раздвинула бесцеремонная рука, потом Алтын услышала тяжкие шаги толстяка совсем рядом – и вздох. Ибрахим-паша сел подле нее на подушки, повеяв на нее запахом мускуса. И не поворачиваясь, дочь Аммония знала, что его лицо при виде ее слез исказила обезьянья печаль, - эти турки порою вели себя как бабы даже друг с другом! Что ж удивляться тому, что у них нет ни порядка, ни закона – а только одно хотение?

Наконец муж пошевелил толстой рукой ее колено, вынудив повернуться.

– Что ты опять плачешь?

Ибрахим-паша говорил с ней по-гречески, потому что турецкий язык младшей жене давался туго – или она просто была глупа как женщина. Но не принуждать же ее учиться сейчас!

Он погладил ее по голове, покрытой платком, сколотым под подбородком.

– На все воля Аллаха… или Бога. Твоему брату сейчас хорошо, он упокоился с Мухаммедом.

– Откуда ты можешь знать? – выкрикнула Алтын, забыв, с кем говорит. – И как можешь такое говорить? Мой брат не был мусульманином! А самоубийцы и у нас, и у вас попадают в ад!..