Микитка ткнул пальцем в одну из служанок.

– А ты не боишься, что они тебя выдадут?

– Они рабыни. Разве ты сам не видишь? – презрительно ответила София. – К тому же, они совсем не понимают по-гречески!

И тут в конце улицы показались турки, возвращавшиеся к своим подопечным; они были, несомненно, очень злы. Упустили врагов – или разделались с ними?..

– Беги!.. – шепотом воскликнула София, с силой оттолкнув юношу от себя. Микитка пустился бегом; он отбежал на обочину и спрятался за большой чинарой. Там он припал к траве, тяжело дыша; мало на что надеясь… но готовясь вырываться или драться из последних сил…

Но он не слышал ничьего топота рядом; и когда отважился выглянуть из-за дерева, увидел, что за ним никто не гонится. На него даже не обратили внимания. Стражники, ругаясь, опять строились по сторонам паланкина; потом носильщики подняли женщину на плечи и быстро понесли дальше.

А может, они тоже боятся докладывать своему большому господину о случившемся? Мало им покушения! А может, - тут Микитка похолодел, - они уже знают, что перед ними не мужчина, а евнух, бывший постельничий императора?..

Микитка неведомо отчего ощутил надежду. Не вечно им побеждать!

Русский евнух вышел из своего укрытия и, расправив плечи, пошел, а потом побежал домой; он улыбался от восторга, в который может привести только собственная храбрость и удача, дарованная за эту храбрость. На улицах пока было малолюдно – молитвенное время еще не закончилось; и турки были куда более закрытыми людьми, чем греки. В этом и сила их, и слабость!

– Не вечно вам побеждать, - прошептал Микитка, останавливаясь и тяжело дыша.

Тут на него наконец навалилась усталость – и полное осознание слов Софии.

Как он расскажет обо всем бедняге Мардонию? А утаить не удастся – мальчишка слишком допытчив и умен, у них, наверное, вся семья такая!

Микитка вздохнул и пошел дальше. По дороге он успел многое решить и за себя, и за младшего друга: такие вести подождут. Микитка сперва сам должен хорошенько подумать, что делать, - а не то с Мардония станется опять выкинуть что-нибудь! Он точно уродился в своего братца Дария – ведь тот, несомненно, приехал выручать его! Так и София догадалась, что Мардоний жив!

“Может статься, еще и выручим обоих; и девушку тоже”, - подумал Микитка: он помнил, что Мардоний говорил ему о положении Софии. А вот Агата – Агата пропащая! Второй ребенок!

И одного-то сына жене бывает предостаточно.

Микитка посмотрел на солнце – вот все, что осталось для них неизменного! Он улыбнулся, будто через силу, - и продолжал улыбаться, пока улицы вокруг опять не заполнились мусульманами; и тогда стало не до бодрости и гордости. Только знай уворачивайся от копыт и колотушек.

========== Глава 105 ==========

Дарий лежал в полузабытьи на прелой соломе в подземелье – как в незапамятные времена томился Микитка, брошенный в дворцовую тюрьму по навету Феофано. Но Дарию пришлось гораздо хуже.

Правда, он остался мужчиной, - но, как и русского мальчика, греческого потомка зороастрийцев ущерб, грозивший душе, страшил более телесного ущерба. И Дарий предвидел, что, оказавшись в руках таких ужасных врагов, - которые были намного ужаснее греков, потому что победили! – он непременно погубит свою душу: даже если и сохранит мужество.

Услышав жужжание, пленник вздрогнул и пошевельнулся: тут же громко застонал от боли и омерзения. Над его исполосованной спиной уже роились мухи, которых в подвалах разводилось не меньше, чем на солнце! Неудивительно, если турки их так прикармливают, человеческим мясом, - еще одна пытка, которой не видится конца!

Дарий попытался встать, но от рези в спине чувства тут же помутились; он опять упал лицом в солому и долго лежал, благословенно не сознавая ничего.

Очнулся он, когда заскрежетал ключ в замочной скважине, а потом дверь громко заскрипела; но и тогда юноша не повернул головы и не встал. Было слишком больно и трудно сделать это – куда труднее, чем воображать себя героем, пугая кур и коз в дядином поместье!

К нему приблизились мягкие шаги – проклятые турецкие войлочные туфли; потом что-то холодное и мокрое коснулось его спины. Дарий стиснул зубы, чтобы не потерять лицо перед врагом; но боль, которую причиняли прикосновения неизвестного тюремщика, скоро уменьшилась, и стало легче. Сын Валента понял, что его сразу и обмывают, и лечат каким-то отваром или настоем. Потом эти же руки, умелые и сильные, приподняли его и перевязали большим куском полотна; Дарий не мог сопротивляться, даже если бы и хотел. Но воли к сопротивлению не осталось.