– Я… Как я могу тебе верить? – запинаясь, прошептал Мардоний. Он неуклюже встал и попятился, в жалкой попытке к бегству, - конечно, если этот воин пожелает, он нагонит его одним прыжком и сомнет, как тигр добычу!

– Придется поверить, - сказал посланник.

Предвидя маневр юноши, он шагнул к нему и легко завладел его рукой; Мардоний понял, что попался.

– Ты и меня хочешь отвести к паше? – безнадежно спросил он.

Может, по дороге удастся вывернуться и сбежать… Но как знать – сколько еще людей паши подкарауливают в засаде?

Воин качнул головой.

– Нет, ты останешься на свободе. Ради этого Дарий и пострадал.

Он отступил от юноши и сложил руки на груди; теперь Мардоний мог бы сбежать, но ощутил, что уже не способен к этому. Его с посланником брата, - пусть даже и мнимым посланником, - за этот короткий разговор связала какая-то нить обязательств, видимая только благородным людям…

– Где ты живешь? – спросил посланник Дария.
– Я должен знать, чтобы мой господин мог снова найти тебя.

Мардоний закусил губу.

– Может быть, вам удастся встретиться, - прибавил воин.

И Мардоний решился.

– Я живу в итальянском квартале… Вон там, - он показал рукой: воин, приложив ладонь к глазам и прищурившись, кивнул. Видимо, люди Дария – или паши? – уже не раз прочесали Стамбул в поисках беглеца.

– Меня укрыли тавроскифы, прежде служившие в этерии императора Константина, - закончил Мардоний.

Он улыбнулся.

– Это прекрасные и отважные люди… Мой лучший друг – скиф, - прибавил он, решив выложить все. – Бывший постельничий великого василевса.

И тут посланник изумленно подался вперед:

– Постельничий – евнух Никита? Тот самый русский слуга Константина?..

– Ну да, - ответил Мардоний: и удивляясь, как полнится слухами земля, и досадуя на такую славу. Уже то, что паракимомен императора – русский, должно было вызвать в Константинополе немало толков. И Микитка рассказывал ему, как Константин на одном из последних смотров войск снес головы двум итальянским гвардейцам, отстаивая честь своего евнуха…

– Какая судьба! – воскликнул воин.

Он помолчал несколько мгновений, улыбаясь и качая головой, - а потом сказал:

– Я сейчас же пойду и доложу моему господину. Да хранит тебя Бог, господин.

Он поклонился Мардонию и перекрестил его, а потом перекрестился сам. Мардоний просиял – теперь-то он видел, что перед ним свой!

Посланник Дария быстро скрылся; а Мардоний, не в силах сдержать восторга, подпрыгнул и испустил ликующий крик, выбросив в воздух кулаки. Дарий здесь, Дарий нашел его!

Потом Мардоний перестал улыбаться. Он прикрылся рукой и покачнулся на месте, точно его омыла тяжелая грязная волна – воды Пропонтиды, служившие стоком нечистот стольким поколениям ромеев.

Дарий – теперь Фарид, магометанин! Дарий погубил свою душу!

Это только у мусульман можно переходить из веры в веру; христианский же закон навсегда отсекает тех, кто единожды оказался способен на предательство святейшего… и правильно. Но как быть тогда с Дарием?

“Он для меня это сделал… Господь не может не простить”, - подумал Мардоний.

Он вдруг поднял лицо к небу – и воздел кулак.

– А если Ты не простишь… я тогда сам… - прошептал юноша.

Мардоний не закончил своего богохульства, но додумал: он лучше будет с братом, чем с Богом, которого не видит.

Мардоний встретился с братом через несколько дней: младший сын Валента гулял в окрестностях Софии, начиная догадываться, что указом градоначальника его велено не трогать. Наверное, магометанство Дария послужило паше выкупом за бегство Мардония… на что Мардоний этому турку, в самом деле? Только постращать Валента, только прижать его посильней: а теперь уже сильней некуда…

Бедный отец! Бедный брат!

Только он подумал о брате, как услышал оклик: Мардоний не слышал этого голоса уже несколько лет, но узнал его сердцем раньше, чем разумом.

– Дарий! – воскликнул он.

И в следующий миг бродяга и великолепный турецкий принц, в которого превратился Дарий Аммоний, бросились друг другу в объятия.

Дарий благоухал райскими ароматами; его объятия были крепки, как будто он каждодневно упражнялся с оружием или в борьбе, а руки, когда он взял брата за голову, чтобы поцеловать в лоб, оказались нежны, как у девушки. Потом он сжал этими руками загрубелые ладони Мардония.

– Господь всемилостивый, на кого ты стал похож! – воскликнул Дарий.