– Вина! – приказал патрикий испуганному Сотиру.

Феодора еще не успела сесть. Она встрепенулась и схватила Сотира за рукав:

– Сотир, пожалуйста, принеси закусить, а не то господин напьется! – прошептала она на ухо благородному старику.

Нотарас еще ни разу не напивался при ней так, чтобы забыть себя, - и тем страшнее было представить, как это случится. Но не теперь.

Сотир серьезно кивнул славянке и улыбнулся, успокоив ее жестом. Патрикий мрачно смотрел со своего места на них обоих, но ничего не говорил.

Сотир направился к выходу из зала, и его белая одежда и белая голова скрылись в дверях. Фома взглянул на свою спутницу.

– Что ты ему сказала?

– Попросила и мне принести выпить, - ответила она.

Фома опустил голову.

– Тебе не надо.

Он взялся за голову, и тут Желань поняла – стряслось что-то нешуточное.

Вернулся Сотир, неся на подносе два кубка с вином, белые хлебцы и блюдо черного винограда. Посмотрев в глаза ободренной Желани, он едва заметно улыбнулся. Взяв свой кубок, гостья увидела, что вино разбавлено – и что ее господину, конечно, подали такое же…

Фома Нотарас принялся мрачно цедить вино; сделав несколько глотков, он забросил в рот сразу горсть винограда, разжевал и проглотил. Потом отставил кубок и закрыл лицо руками.

Просидев так несколько мгновений, он допил вино. Феодора даже не притронулась к своему угощению, глядя на поведение хозяина.

Потом Фома встал и, без слов подняв ее с кресла, крепко взял наложницу за руку и повел прочь. Седовласый Сотир следовал за ними со скорбным видом – и видом исполненного долга… Перед кем?

На самом пороге высокий гость обернулся и положил руку старику на плечо.

– Спасибо тебе за твою верность госпоже, Сотир… Надеюсь, ты не скажешь и ей, что я приезжал?

Сотир улыбнулся с видом сожаления.

– Она поймет.

Патрикий кивнул.

– Метаксия слишком умна, - сказал он, - но это было бы еще полбеды, не будь она так же и самолюбива. Для женщины ее желания и домашние обиды куда легче могут затмить весь мир, чем для мужчины, в чем бы эти желания ни состояли!

Управитель кивнул.

Потом посмотрел на обоих господ и поклонился.

– Я провожу вас.

– Не стоит, - ответил Фома. – Ты исполнил свой долг.

Он медленно спустился по ступенькам, ведя за собой Феодору. Они в полном молчании прошли акациевую аллею, потом сели в повозку. Возница тронул лошадей без приказа.

Несколько минут Фома и Желань молчали – потом Желань решилась подать голос, поняв, что сам хозяин с ней не заговорит.

– Что случилось, Фома?

Он словно бы даже не обратил внимания, что его назвали по имени, - хотя это случалось нечасто и было знаком доверия. Феодора заметила, что это льстило ему больше, чем обращение, как к господину.

Нотарас протянул руку и привлек ее к себе.

– Метаксия действует без моего ведома и воли… Она уехала в Константинополь. Для нас это просто ужасно, Феодора.

Он неожиданно сжал свою подругу в объятиях и спрятал лицо у нее на плече, как у матери – или у Метаксии, когда та была рядом. Господин, до сих пор каменно спокойный, вдруг всхлипнул наложнице в шею. Феодора на несколько мгновений застыла от испуга, но потом обняла его и стала поглаживать по волосам.

Он тяжело дышал.

– Моя сестра решилась убить императора.

Желань давно думала об этом, таила в глубине сердца, потому что такое не говорилось вслух, особенно среди греков. Но потом она собралась с духом и обхватила светлую голову господина обеими руками, отстранив от себя. Она посмотрела ему в глаза – он плакал.

– Но разве… Разве вы не задумывали это с самого начала? – тихо спросила славянка. – Убийство императора? – прошептала она.

Патрикий покачал головой. Потом опять припал к ней на плечо.

– Это была самая крайняя мера, - прошептал Фома Нотарас. – Метаксия всегда стояла за убийство и подталкивала к этому меня, хотя я воспрещал ей… Она не понимала, сколько сил приложил император, а с ним и его советники, чтобы установить мир с католиками! Я люблю итальянцев не больше, чем она, – но смерть Иоанна Палеолога уничтожит последнюю гармонию в империи и надежду, что мы противостоим османам. Иоанн - миротворец, Феодора; быть может, именно потому, что стар… Но этим-то он и хорош для нас!