– Что ты?..

Между темных бровей славянки появилась складка.

– Мы ее так обидели, господи! Она вовек не простит!

“Пожалуй”, - мрачно подумал патрикий.

Обняв наложницу за талию, он повел ее в дом.

– Я так удивилась, когда увидела ее в колеснице, - взволнованно сказала Феодора, - а уж когда поняла, что она сама правит! Ведь это у вас нельзя?

– Это неприлично женщинам, - согласился Фома Нотарас. – Но на своей земле ей этого никто запретить не может.

Он оборвал листок с груши. Через несколько шагов прибавил:

– Как и на моей.

– Какая сила должна быть в руках, - восхищенно проговорила Феодора.

Фома рассмеялся. И вдруг легко поднял свою возлюбленную над головой; она счастливо взвизгнула, а он понес ее дальше, не опуская на землю.

– Не такая и большая сила, - улыбаясь ей, сказал грек. – Но женщина-возница должна быть очень сильна, ты права.

Феодора кивнула, рассматривая свои руки. На одной был шрам, точно ожог от веревки или ремешка, который быстро продернули через ладонь; и обе руки были исцарапаны.

– Верхом жене ездить тоже неприлично, - сказала она со вздохом.

Ромей поцеловал ее.

– Тебе я этого тоже не запрещу.

Он донес свою подругу до самого дома и поставил на ноги. Они посмотрели друг другу в глаза.

Их озарял добрый, домашний свет, но они не спешили входить.

– Мне страшно за госпожу, - вдруг сказала Феодора. – Она как будто добивается, чтобы ее все увидели… и наказали!

– Нет, - ответил патрикий.

Он крепко обнял свое утешение.

– Моя дорогая, несчастная Метаксия хочет, чтобы ее увидел Господь, - пробормотал он. – Чтобы Он взглянул на нашу землю хотя бы еще один раз.

* Принятое у византийцев античное наименование русских.

* Горючая смесь, применявшаяся в военных целях в средневековье. Впервые была употреблена в Византии в морских сражениях: точный состав греческого огня неизвестен.

========== Глава 11 ==========

Иоанн стоял, бесчувственно подпирая плечами велоколепную стену, к которой боязно было даже прикоснуться, и слушая ангельское пение – должно быть, то же видели и слышали русские послы, перенявшие Христа у греков, и казалось им, что они не на земле, а на небе. Но Иоанн оставался равнодушен и к пению, и к дивному творению зодчих Константинополя, и к блистательным церемониям, которые сейчас совершались перед ним и были исполнены самой высокой святости.

Император и его приближенные кланялись образам, прикладывались к ним, придворные причащались – василевс причащался раньше, в алтаре, - а Иоанн и другие безбородые стояли у стен: в ожидании мановения руки любой высокой особы, чьими безотказными орудиями они были. Иоанн иногда взглядывал на лица прочих евнухов, среди которых не узнавал больше ни одного русского, - скопцы избегали говорить друг с другом, как и делать что-либо самовольно. И русский пленник спрашивал себя: знает ли хоть кто-нибудь из них, что происходит перед их глазами во дворце, в соборе? Навстречу какой судьбе владыки ведут их - и весь греческий народ, точно волов?

Служба кончилась. Василевс, в голубых глазах которого все еще блестели слезы умиления, в последний раз перекрестился, поклонился иконам, после чего направился к выходу из Софии. Придворные и воины вышли за ним. Евнухи безгласными тенями отделились от стен и последовали за своими хозяевами.

Иоанн, как было ему привычно, шел, не приближаясь, но и не упуская из виду священную особу императора: на случай, если император вдруг удостоит его вниманием и отдаст какой-нибудь приказ. Но на это надежды почти не было.

Надежды – послужить лютому врагу?..

Иоанн уже сам не знал, чего хочет: все желание жизни, счастья, казалось, умерло в нем в тот день, когда его лишили мужества. Но сгинуть здесь, вот так, безымянным, обесчещенным…

Отрок сжал руки в кулаки и едва слышно выбранился на родном языке.

Он плохо помнил бранные слова, которые мать раньше запрещала ему произносить; но и другие русские слова стали забываться.

Вдруг Иоанн почувствовал, что он не один – что кто-то внимательно смотрит на него и примеряет свою поступь к его шагам. Кто-то ему сочувствовал.

Иоанн вскинул голову, точно от удара; любое непрошеное внимание здесь сейчас казалось ему оскорблением. Юный евнух увидел женщину – да, рядом с ним, почти задевая его шелком платья, шла женщина в богатом одеянии с золотой каймой, в вышитом покрывале, опущенном на лицо; блестящие глаза ее были устремлены на него. Здесь, в свите василевса, было немало женщин, и некоторые, как и эта, покрыли не только волосы, но и всю фигуру; но ни одна из этих высоких жен не обращала на него внимания.

Его до сих пор только гоняли с пустяковыми поручениями томящиеся бездельем наложницы – некоторые сперва смеялись, дразнили его, а то и заигрывали, потому что раб был новый, юный и красивый; но Иоанн ни на что не отвечал. Он перенес несколько ударов от обиженных женщин, но потом его забыли и стали замечать не больше, чем других безбородых.